Путешествие Новгородского митрополита Никона в Соловецкий монастырь за мощами святителя Филиппа

В 2001 году исполнилось 320 лет со дня кончины патриарха Никона и 435 лет со времени восшествия на митрополичий престол святителя Филиппа

Митрополит Никон, давний любимец и ближайший советник царя Алексея Михайловича, со времени назначения своего на новгородскую кафедру хотя и принужден был жить вдали от государя, но состоял с ним в постоянной переписке и ежегодно вызывался им в Москву для личных совещаний, соборных заседаний и священнослужения. В декабре 1651 г. он получил царский наказ прибыть в столицу, быстро приготовился в дорогу и, взяв из софийской казны 100 рублей на расход, 14 числа выехал из Новгорода на 30 подводах с многочисленною свитою из домовых софийских старцев, певчих, бояр и людей служилых. Путь из Новгорода до Москвы тогда лежал чрез ям Бронницы, Зайцево, Крестцы, Валдай, Березай, Вышний Волочок; 19 числа Никон прибыл в Торжок, здесь посетил Воскресенский девичий монастырь и раздал милостыню игуменье и сестрам этого монастыря, нищим в богадельню, особо трем убогим старцам, старице Екатерине на вклад ее в монастырь и в тюрьму на заключенных. По выезде митрополита из Торжка в селе Медне встретил его царский гонец с грамотою, в которой заключался новый наказ митрополиту: ехать наспех и прибыть в Москву к воскресенью 21 числа. Оставя в дороге большую часть свиты и домашнего обихода, Никон на 13 подводах, к которым в дороге нанял еще 5 подвод, через Тверь, Клин, село Черкизово прибыл в Москву в назначенный день за три часа до света. Зачем государь вызывал к себе новгородского митрополита и торопил его приездом, мы видим из дальнейшего пребывания Никона в Москве, как оно описывается в наших памятниках, часто в мельчайших подробностях, день за днем.

Первой причиной вызова митрополита Никона в Москву было сильное желание государя видеть своего друга и беседовать с ним лично. Жизнеописатель Никона, клирик его Иван Шушерин прямо говорит, что “самодержец присно желал онаго в Москве быти и онаго сладостною беседою и зрением увеселитися”. Наступали торжественные праздничные дни, которые царь Алексей Михайлович по обычаю предков всегда проводил в общении с духовными властями, в присутствии на их богослужениях и во взаимных с ними столованиях. Никон всегда вызывался на эти дни в Москву, тем более что церковное служение его при стройном пении его прекрасного хора по новым киевским и греческим напевам весьма нравилось государю и в глазах его усиливало торжество праздника. Церковные празднества начинались в Москве еще с 21 декабря, когда совершалась память митрополита Петра. Поэтому царь и отправил к Никону особого гонца с наказом, чтобы митрополит ехал наспех к 21 числу. И Никон исполнил волю государя. Прибыв в Москву ночью далеко еще до рассвета, он сразу же готовится к богослужению и в тот же день участвует в соборном служении литургии в Успенском соборе вместе с патриархом Иосифом в присутствии государя. После литургии происходил обычный стол у Патриарха для высшего духовенства и бояр. Митрополит Никон в тот же день представлялся государю и царскому семейству; царь, царица и царевны особо присылали ему в этот день своих бояр со столом, романеею и сластями.

Следующий за тем день митрополит Никон, можно думать, провел у государя в дружественной с ним беседе, потому что в записях Митрополита ни о каких домашних столовых расходах его не говорится. 23 декабря, на память другого святителя московского, митрополита Филиппа, государь пожаловал митрополиту Никону из своей казны 600 рублей; деньги подносил от царского имени Богдан Матвеевич Хитрово, от царя же приходили к Никону особо сытники с почетными столами, и их отдаривал Митрополит дорогим образом и деньгами. 24 декабря, в сочельник, царь прислал своему любимцу новый подарок, двух светло-серых коней-санников; для упряжки их Никон тогда же купил и отделывал городовые сани. Наступили святки. В первый день была торжественная служба Патриарха со властями у праздника Рождества Христова, что под колоколами; на всех служениях — вечерни, всенощном и литургии присутствовал государь. Перед началом обедни в праздник Патриарх со всеми властями и певчими ходил на верх к государю и царице со крестом и святою водою славить Христа. После обедни был у государя обычный большой стол для духовенства. В тот же день на подворье к Никону приходили славить протопопы с причтами всех московских соборов, не исключая придворных, также государевы певчие дьяки всех шести станиц, патриаршие певчие дьяки двух станиц с подъяками меньших пяти станиц, крестовые дьяки государевы, царицыны, царевны Ирины Михайловны и других царевен, также певчие митрополитов Ростовского и Крутицкого, Рязанского архиепископа, протодиакон и причт крестовой Патриаршей церкви, причт крестовой на Новгородском в Москве подворье церкви во имя святого Никиты архиепископа и певчие любимца Никонова Федора Михайловича Ртищева. Всем им розданы по росписи славленные деньги (в размере от 3 алт. 2 денег до 2 рублей), которые в общей сложности составляли значительную сумму и указывали на богатые денежные средства новгородской митрополии. Последние дни святок государь проводил обыкновенно в своем семейном кругу и среди своих приближенных, в числе которых митрополит Никон занимал первое место.

Относительно жизни самого Никона в Москве в это время находим в записях интересные указания, свидетельствующие как о лицах, с которыми он вел знакомство, об отношениях к нему государя и Патриарха, так и о личных его хозяйственных распоряжениях и домашней обстановке. Редкие дни, когда со дворца не присылаются Никону подарки — от царя, царицы и царевен со столом, романеей и сластями; подача со столом присылается и от вдовствующей царицы Евдокии Лукьяновны; 16 января государь прислал ему беличий мех на шубу; 23 февраля царица пожаловала ему золотого бархату на саккос; 29 февраля царь приказал митрополиту строить в Новгороде в каменном городе каменный храм во имя святых Бориса и Глеба и на то прислал 1000 рублей из своей казны. Около того же времени он приписал к новгородскому софийскому дому Борисоглебский монастырь в городе Дмитрове и выдал на то свою жалованную грамоту.

Отношения Никона к патриарху Иосифу за все время были самые добрые; от Патриарха приходят к Никону со столом и романеей так же часто, как и из дворца, не только в особые праздничные и поминальные дни, когда был обычай таких посылок, но и в простые будничные дни. Любимцу государеву спешат оказывать свое внимание и знатные бояре: в свои именины Василий Иванович Стрешнев, князь Иван Дмитриевич Пожарский представляются к Никону с именинным пирогом и просят у него благословенья. В свою очередь и митрополит Никон поддерживает знакомство и дружбу с лицами, близко расположенными к государю и имевшими на него влияние. В числе их был царский духовник, благовещенский протопоп Стефан Вонифатьевич; в конце февраля Никон заказал и поднес ему дорогую шапку для церковного служения, убранную горностаем.

Домашняя жизнь Никона отличалась замечательною простотою. Окруженный постоянным вниманием государя и всего царского семейства, владея богатыми средствами содержания, которые доставляло управление обширною епархиею, митрополит Никон в своей келейной жизни был весьма неприхотлив. Вышедший из простого крестьянского сословия, привыкший к лишениям еще в детстве, он воспитал в себе строгого подвижника-аскета, каким оставался на всю жизнь. Домашний стол его, особенно в дни постные, был далеко не изыскан и мало отличался от стола, каким питалась масса нашего крестьянства. Вот по этим записям обыкновенная стоимость расхода на его стол: “дано на стол митрополиту — на грибы 6 денег, на хлеб, калач и хрен 6 денег”; или: “на хлеб и хрен 4 деньги”; в сочельник пред Рождеством “куплено к столу митрополита и в расход на свиту: грибов на 4 алтына, хрену на 4 деньги; дано хлебнику на муку гречневую 6 алт. 4 деньги; куплено на кутью пшеницы четверик и гороху четверик”; в сочельник крещенский “дано повару 3 алтына 4 деньги, а он купил к митрополичу столу и про обиход грибов, луку и хрену”. В другие дни употреблялась рыба, но о покупке ее за это время нет никаких записей; она присылалась или из дворца, или от Патриарха. 12 февраля у Никона был стол для посторонних, и вот запись расходов на этот стол: “куплено икры черной фунт и для пирога 100 яиц и 50 пучков вязиги”.

Бережливый в домашней жизни, Никон не был скуп на расходы для своей церковной службы. В богослужении он любил порядок и торжественность. С этою целью тотчас по приезде в Москву он приступает к разным поправкам в домовой церкви на своем подворье, много помогает причту этой церкви и певчим; шьет себе ризы и дорогой саккос, впрочем, пожертвованный царицею; покупает себе у чудовского архимандрита золотую сканную панагию, но на нее расходует преимущественно собственные келейные деньги. Пожалованные государем деньги он сразу же отсылает в Новгород в софийскую домовую казну. Главные же денежные расходы его посвящены делам благотворительности. К нему идут за подачкою и причты разных городских церквей во дни их храмовых праздников, и разные бедные, калеки и нищие. Раздача этой милостыни была регулярна и закрепляла за Никоном внимание и любовь народную еще со времен первого приближения его к государю и посвящения в сан новоспасского архимандрита. Нищим раздаются не только деньги, но и одежда; в большие праздники рассылается большая милостыня и по тюрьмам. Нет нужды говорить особо о продолжительных и торжественных соборных служениях Никона, которые по уставу Успенского собора того времени были очень часты и вызывались не только важностью рождественских праздников, прославлением памяти московских Святителей, частыми царскими молебнами и панихидами, но и особенною любовью государя к стройному и величественному служению Новгородского митрополита.

Одним из первых выдающихся событий за время пребывания Никона в Москве, имевших непосредственную связь с вызовом его из Новгорода, служило открытие мощей преподобного Саввы Сторожевского. Преподобный Савва (†3 дек. 1406 г.) был учеником преподобного Серия Радонежского, а основанный им около Звенигорода монастырь издавна пользовался уважением в русском народе и вскоре стал любимым местом царских богомолий. Царь Алексей Михайлович по примеру предков постоянно посещал Сторожевский монастырь и так полюбил его, что решительно выделял из всех монастырей русских. Преподобный Савва еще на московском соборе 1549 г. был причтен к лику святых, но мощи не были открытыми и почивали под спудом в построенной им церкви. Царь Алексей Михайлович содействовал их открытию. Ближайшим поводом к тому служили многочисленные чудеса от мощей Преподобного и спасение им жизни самого царя.

По сохранившемуся в монастыре преданию царь Алексей Михайлович во время поездки своей в сторожевский монастырь в декабре 1651 года кроме обычного богомолья занялся и любимой им охотой в густых тогда лесах звенигородских; оставленный свитой, он подвергся нападению медведя, внезапно выбежавшего из леса, и, обреченный на верную смерть, нашел спасение в явлении старца, прогнавшего от него зверя; в этом старце государь признал потом святого Савву. Предание это имеет для себя историческое обоснование. Действительно, в первых числах декабря 1651 г. царь совершал поход с большою свитою в Звенигород и 3 числа, на праздник Саввы Сторожевского, в монастырской трапезе угощал братию обедом, за которым присутствовали бояре и окольничие, все без мест.

Можно думать, что это чудесное спасение молитвами чудотворца и послужило вторым побуждением для царя послать особого гонца навстречу ехавшему в Москву митрополиту Никону с наказом ему ехать наспех, чтобы поделиться с ним своими благодарными к Богу чувствами и испросить у уважаемого им Митрополита и духовного собора благословения на освидетельствование и открытие мощей преподобного Саввы Сторожевского. Когда происходило соборное совещание государя с владыками по вопросу об открытии мощей его, в наших памятниках не говорится; но решение собора по мысли царской последовало к 9 января 1652 г., потому что в этот день издан был наказ боярам о приготовлении к новому походу в сторожевский монастырь.

Государь вместе с царицею отправился туда 16 января в сопровождении многочисленной боярской свиты; из высших церковных властей поехали с ним патриарх Иосиф и митрополит Никон. 17 числа они прибыли в монастырь; здесь Никон слушал молебен и обедню, и за то платил братии свои келейные деньги. 18 числа Никон кормил архимандрита с братиею обедом в монастырской трапезной и по обычаю дарил их деньгами; а государь в этот день присылал своему любимцу с питьем и яствами и пожаловал ему из своей казны 300 рублей. 19 числа мощи святого Саввы положены в новую дубовую гробницу и поставлены в соборе на правой стороне у южных алтарных дверей. На другой день, 20 января, совершено торжественное богослужение и после литургии был стол у государя для духовенства и бояр. Царь после стола внес вкладу в монастырь 3000 рублей, да митрополит Никон дал вкладу 50 рублей. 23 января Никон возвратился в Москву.

Через месяц по открытии мощей святого Саввы Сторожевского решено другое замечательное дело — о перенесении в московский Успенский собор мощей трех Первосвятителей Московских: святителя Филиппа митрополита и патриархов Иова и Гермогена. Главнейшим побуждением к возникновению этого дела послужила благочестивая настроенность самого государя; перенесением мощей их в общую усыпальницу Первосвятителей Московских царь Алексей Михайлович желал воздать им честь не только общую со всеми другими Московскими Первосвятителями, но и честь особенную, которая свидетельствовала и об исключительном значении трех указанных Святителей, и о личном отношении государя к прославлению их памяти. И святитель Филипп митрополит, и патриархи Иов и Ермоген имеют много общего в своей исторической деятельности; все они были твердыми защитниками Церкви и государственности в смутные эпохи русской жизни и все поплатились жизнью за эту свою деятельность. Митрополит Филипп при царе Иване Грозном восстал против опричнины, за то был заключен в тверской Отроч монастырь и там задушен Малютою Скуратовым 23 декабря 1569 года. Иов, первый Патриарх русской Церкви, за противодействие первому самозванцу с позором был низведен им с патриаршего престола и заключен в Старицкий монастырь, где после многих новых испытаний скончался 19 июня 1607 года. Патриарх Гермоген навеки прославил свое имя трудами в защиту русской государственности и Православия во времена второго самозванца и нашествия поляков на Москву; за это он был схвачен поляками и после девятимесячного заключения в Чудовом монастыре уморен ими 17 января 1612 года.

Память всех этих Святителей — страдальцев за веру и отечество с первых же дней их кончины окружена была ореолом славы, а первых двух — и ореолом святости. В 1591 г. при перенесении мощей святителя Филиппа из Отроча монастыря в Соловецкую обитель, в которой он был архимандритом до избрания на митрополию, тело его обретено нетленным, имя его причтено к лику святых; с того же времени и установлено чтить его память всею Русскою Церковью в день мученической его кончины 23 декабря. Память же патриарха Иова чествовалась местно в Старицком монастыре, где он был похоронен, и вызывалась чудесными знамениями от его гроба еще со дня его кончины. Нет сомнения, что известия о чудесах от гроба патриарха Иова весьма рано доходили до правительства; но государственные смуты и заботы об уврачевании этих смут препятствовали правительству времен Михаила Феодоровича приступить к церковному расследованию по вопросу о прославлении памяти Московских первосвятителей, хотя оно и дорожило этою памятью.

Память трех святителей московских Петра, Алексия и Ионы чествовалась издавна в Русской Церкви не только каждого отдельно под известными числами, но с 1595 г. всех вместе под 5 числом октября. Но замечательно, что к этому чествованию не была приравнена память святителя Филиппа, хотя мощи его и обретены нетленными в это время. Более торжественное чествование святителя Филиппа начинается со времен царя Алексея Михайловича, когда мощи его в 1646 г. с ведома царя и с благословения патриарха Иосифа вынесены были из-под паперти соборного Соловецкого храма и поставлены открыто внутри храма; но это торжественное чествование было тоже местным, только в Соловецком монастыре; в Москве же в Успенском соборе на память его не было никакого служения Патриарха даже в 1651 году. Отсутствие торжественного служения Патриарха в этот день объясняется отсутствием мощей святителя Филиппа в Москве, потому что в дни памяти других святителей Московских, мощи которых были в Москве, как, например, 21 декабря — в день памяти святого Петра митрополита, 12 февраля — в день памяти святителя Алексия митрополита и 31 марта — в день памяти святителя Ионы, всегда была торжественная служба Патриарха, и царь всегда выходил на эту службу.

Что вызвало в царе Алексее Михайловиче благочестивое желание перенести в Успенский собор мощи первосвятителей Московских, страдальцев за веру и отечество, и тем содействовать большему прославлению их памяти, — на этот вопрос историки дают разные ответы. Церковные историки объясняют это обстоятельство влиянием на царя и советами его друга, новгородского митрополита Никона. С. М. Соловьев дополняет их мысль и видит в перенесении мощей не только религиозное, но и политическое значение; он видит в этом личное дело митрополита Никона, личное стремление его возвысить положение церковной власти в государстве, заставить светскую власть принести торжественное покаяние в тех оскорблениях, какие прежде были нанесены ею власти церковной, и тем лишить последнюю опасности видеть эти оскорбления впоследствии. Участие митрополита Никона в подаче государю мысли о большем прославлении памяти указанных первосвятителей Московских и перенесении мощей их в Успенский собор несомненно; до приезда Никона в Москву в конце 1651 года и до личного свидания его с государем этой мысли вовсе не было у государя, иначе бы день памяти святителя Филиппа 23 декабря отпразднован был в Москве торжественно. Можно предполагать, что в этот день и подсказана была Никоном государю мысль о необходимости усиления празднования в Москве святителю Филиппу, потому что в этот день государь почтил своего любимца особенным знаком своего внимания, дорогим денежным подарком на 600 рублей; а такие царские подарки всегда указывали на то, что между царем и его любимцем происходили переговоры по какому-то важному занимавшему их вопросу и что эти переговоры пришли к взаимному между ними дружелюбному соглашению.

Быстро начавшиеся затем соборные рассуждения царя с духовными властями о канонизации и открытии мощей преподобного Саввы Сторожевского и празднества при открытии этих мощей стояли в тесной связи с вопросом и о чествовании первосвятителей Московских. Бывшие тогда в Москве празднества в честь святых митрополитов Петра и Алексия и наступившие затем пред концом рождественского мясопуста поминальные дни, когда в соборах отправлялись торжественные панихиды по прежним русским государям, Московским митрополитам и Патриархам, когда царь имел обычай ходить в эти дни прощаться с своими предками и русскими Первосвятителями на их гробницах, все эти обстоятельства невольно напоминали государю о тех Первосвятителях, гробы которых находились вдали от столицы, и естественно ускоряли решение вопроса о перенесении их в Москву. Дело перенесения их, возбужденное митрополитом Никоном и поддержанное государем, шло быстро и успешно. Дело это, в существе своем религиозное, не чуждо было и политической окраски; с памятью о святителях-страдальцах возникала мысль и об отношениях к ним светской власти и боярской партии; эта мысль ясно изложена в грамотах царя Алексея Михайловича, написанных по поводу перенесения мощей святителя Филиппа. Но возбуждение этой мысли не было личным делом митрополита Никона, как высказался об этом почтенный составитель истории России; при царе Алексее Михайловиче оно отвечало современным общественным вопросам и думам и митрополита Никона, и всего духовенства, и самого царя.

Известно, как принято было церковною властью издание “Собор-ного уложения” при царе Алексее Михайловиче; оно не могло нравиться духовной власти, потому что значительно ограничивало прежние ее судебно-владельческие права и привилегии и подчиняло прежнее свободное управление церковными землями и крестьянами ведению вновь учрежденного монастырского приказа, во главе которого стояли государевы бояре. На земском соборе 1649 года духовные власти хотя подписались под этим Уложением (подписался и Никон, бывший тогда новоспасским архимандритом), но подписались неохотно — “поневоли, многонародного ради смущения”. Возведенный в сан митрополита, Никон поставил себе задачей ослабить и даже совсем уничтожить значение правил Уложения, считая их противными правилам церковным и прежним установлениям русских государей.

Вопрос о положении Церкви и духовенства в государстве, об отношениях между властью церковною и светскою готов был разгореться с новою силою, подобно тому, как он возник при царе Иване Грозном и святителе Филиппе. Но кроткий и добрый царь Алексей Михайлович спешил ослабить резкость этого вопроса уступкою с своей стороны в пользу духовенства; за своим любимцем Никоном он восстановил все прежние права и преимущества по управлению обширною Новгородскою митрополиею, которые были ограничены “Соборным уложением”, и выдал ему о том свою несудимую грамоту. В благодарность за это внимание к себе митрополит Никон спешит ответить государю своим энергическим участием и личными страданиями при усмирении Новгородского бунта. Но “Соборное уложение” не было и не могло быть уничтожено, как составленное по требованию Земского собора. Протест же против него заявлен был не одним Никоном; его разделяли и другие представители церковной власти. Чтобы не прослыть гонителем церковным, показать свое внимание к церковной власти и в своих отношениях к ней открыто пред всеми засвидетельствовать желание провести тот же суд правый, равный для всех и каждого, какой объявлен в Уложении, государь Алексей Михайлович и решился почтить память Московских первосвятителей, страдальцев за веру и отечество, перенесением мощей их в главную соборную московскую церковь.

Открытые соборные рассуждения государя с Патриархом и духовными властями о задуманном перенесении мощей Святителей начались по всей вероятности около 17 февраля 1652 года, потому что в этот день государь слушал в Архангельском соборе панихиду по царе Иване Васильевиче Грозном, от имени которого счел нужным потом молиться особо в послании к мощам святителя Филиппа. К концу Сырной седмицы все соборные совещания были уже окончены и сделались известными в Москве, потому что с 29 февраля, падавшего в том году на прощеное воскресенье, многие бояре начинают подавать царю челобитные об отпуске их помолиться в Соловки.

С первых дней Великого поста начались большие приготовления к отправке за мощами святителя Филиппа. Дело перенесения мощей его, как наиболее сложное по дальности и трудности пути в Соловецкий монастырь и по торжественности его обстановки, занимало большее внимание правительства, и о нем потому сохранилось много драгоценных исторических свидетельств.

Во главе лиц, отправлявшихся в Соловки, назначено было ехать митрополиту Никону — не только потому, что Соловецкий монастырь находился в его митрополии, но и потому, что перенесение мощей святителя Филиппа удовлетворяло его личным желаниям и возбуждено было им же. Это назначение Никона и поездка его в Соловки обставлены были многочисленными распоряжениями государя. 3 марта, в среду первой недели Великого поста, царь прислал Никону свое жалованье на путешествие — 600 рублей из своей казны. В тот же день приходили к митрополиту от царя с калачем, романеею и сластями в горшочках. 5 марта привезли от государя к митрополиту на дорогу рыбы — белуги, осетров и икры в большом количестве. 7 и 8 марта опять приходили к нему от государя с подачею, с пастилами и коврижками. От Патриарха была такая же посылка. Никона должна была сопровождать многочисленная свита из духовных и светских лиц не только для личного ему услужения, для церковных богослужений, но и для охраны мощей во время их переноса.

Свиту из духовных лиц составляли: вологодского Спасоприлуцкого монастыря архимандрит Серапион, даниловский игумен Иван, Саввинского сторожевского монастыря келарь Вениамин Горскин и ризничий старец Филарет, вознесенский протопоп Иоаким, и из Успенского собора ключарь Кодрат, поп Гаврило и диакон Терентий. В свите митрополита отправлялись крестовые его монахи — иеромонах Иосиф, ризничий диакон Лаврентий и диаконы Сергий и Филофей, 10 певчих его дьяков, по 6 человек певчих подъяков большой и меньшей станицы, сушиленный старец Иона для заведывания хлебными запасами и расходами, два приказных из новгородского архиерейского дома, 9 боярских детей и 11 человек домовых служилых людей. С митрополитом назначена к поездке в Соловки и другая более многочисленная свита из государевых дворян и людей. Во главе ее стоял князь Иван Никитич Хованский, и на подъем ему выдана половина из получаемого им годового денежного оклада. С ним отправлялись царский дьяк Гаврила Леонтьев для заведывания государевою казною, назначенною для раздачи царского жалованья в Соловецком монастыре, также 20 человек царских стольников, стряпчих и дворян, московский стрелецкий голова Евстафий Зыбин, сотник Яков Ковезин, 100 человек стрельцов.

Более недели прошло в приготовлениях к отправке митрополита Никона и свиты его в Соловецкий монастырь. В это время составлен был для них подробный маршрут с расписанием, каким путем ехать, где останавливаться и как нести мощи. С Москвы до Соловков предписывалось ехать через Вологду на Архангельск, и из посольского приказа в ямской посланы памяти о заготовке подвод для всей свиты. В особых царских наказах на имя воевод вологодского — стольника Лариона Семеновича Милославского и двинского — окольничего Федора Васильевича Бутурлина предписывалось им заготовить суда и лодки со снастями, кормщиками и гребцами, на расходы взять деньги из местных таможенных доходов и из этих же доходов выдать под расписку особую денежную сумму, сколько понадобится на воск, свечи, ладан, а также на милостыню братии Соловецкого монастыря.

Забота об охранении мощей при переносе их возложена на митрополита Никона; предписывалось — взяв мощи в Соловецком монастыре, везти их на особо приготовленном судне до Архангельска; местное духовенство должно встретить их со крестами, здесь поставить их на новое судно; а подъезжая к Холмогорам, наперед послать в город с вестью, чтоб везде были свои встречи со крестами; в Холмогорах взять новые суда и новых людей и ехать на Великий Устюг, Тотьму, Вологду; в Вологде архиепископ должен встретить их со всем духовенством и с крестным ходом, а местный воевода — с посадскими и всякими людьми. С Вологды ехать сухим путем на подводах на Ярославль и Москву. Станы в дороге приноравливать к тем местам, где будут церкви, и вносить святые мощи в эти церкви; а где церквей не будет, вносить их в особую палатку; с главных станов на пути в Соловки и обратно посылать отписки с особым стрельцом для ведомости государю. Для чудотворных мощей по приказу государя приготовлен на казенном дворе бархатный покров. Митрополит Никон просил государя отправить вперед особого дворянина для распоряжения о починке мостов, так как мосты в дороге худы, выдать из казны особые деньги для раздачи милостыни по пути и кроме шатра для мощей заготовить еще три палатки для него, митрополита, архимандрита и духовных старцев; по этой просьбе государь и прислал Никону на расход 600 рублей и приказал выдать из дворца два суконных шатра для мощей и для митрополита и две палатки для духовных и светских лиц.

Нельзя не упомянуть здесь и о личных распоряжениях митрополита Никона, покупках и запасах, сделанных им в дорогу и до мелочей описанных в его расходной книге. Сведения об этих распоряжениях и расходах наглядно характеризуют и лично самого Никона, его обычную во всем предусмотрительность, его личные вкусы и вкусы того времени, и состав того длинного обоза, который должен был сопровождать его многочисленную свиту в таком дальнем пути. Получив от государя деньги, митрополит сразу же покупает большой дубовый сундук с замком, окованный железом. Для богослужения в дороге шьется мантия из камчатной материи с источниками из белого и червчатого атласа, угольниками из атласа зеленого, на подкладке из тафты рудожелтой и с подпушкою; пересматривается и чинится митрополичья ризница; куплено в дорогу 4 фунта ладану; соскано более 4 пудов восковых свечей гладких, тонких и толстых; заказываются серебряные оклады к иконам для благословений, делается такой же оклад для большого напрестольного Евангелия; а митрополиту в келью куплена оловянная дароносица за 26 алтын. Ему же в дорогу шьется беличья шуба, покрытая камкою, и дорогая суконная мятель (малая мантия) вишневого цвета. Сделаны большие запасы съестной провизии. Кроме присланной от царя рыбы, вновь куплено 40 белуг и 30 осетров, четверть круп гречневых, три мешка гороху, по четверти муки ржаной и пшеничной, на 39 алтын сушеных грибов, луку, чесноку и хрену, 2 пуда соли, 2 фунта тертого перца, 5 золотников шафрану, полфунта гвоздики, 2 фунта ядер миндальных; соленых груздей и рыжиков маленьких кадочка и ведро; 2 ведра подсолнечного и бочка орехового масла; закупалась расхожая посуда.

Хотя для свиты митрополита назначались казенные ямские подводы, но для домового обихода и домовой свиты митрополит Никон приготовлял более 30 своих саней и до Вологды ехал на своих софийских лошадях. Сани для митрополита и старцев отделывались белыми полостями; куплены для сиденья митрополита новый дорожный кожаный стул и короб для митрополичья седла. Для больших подьяков, которые должны были держать попеременно митрополичий посох, куплен новый темно-зеленый кафтан.

Особенное внимание обращает на себя та молебная царская грамота к мощам святителя Филиппа, какая вручена была митрополиту Никону при отправке его в Соловецкий монастырь. Она замечательна и своим содержанием, так как прекрасно описывает побуждения, вызвавшие перенесение в Москву мощей святителя Филиппа, и своим сильным тоном и красноречивым изложением. “Ничто так не печалит моей души, пресвятый Владыко, — обращается царь Алексей Михайлович к святителю Филиппу, — как то, что ты не находишься в царствующем нашем граде Москве в соборной церкви Успения Богородицы вместе с бывшими до тебя и по тебе Святителями, чтобы совокупными вашими молитвами святая соборная апостольская Церковь и вера Христова пребывала неподвижною, и стадо вашей паствы оставалось ненаветным от гибельных волков; и мы крепки не своею силою и многооружным воинством, но вашими святыми молитвами”.

В этих словах объяснена первая причина задуманного перенесения мощей святителя Филиппа в Москву. Государь продолжает: «Второе — молю тебя и желаю пришествия твоего сюда, чтобы разрешить согрешение прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, совершенное против тебя нерассудно завистью и несдержанною яростью. Хотя я и не повинен в досаждении тебе, но гроб прадеда постоянно убеждает меня, приводит в жалость и мучит мою совесть, что от изгнания тебя до настоящего времени ты вдали от своей святительской паствы. Потому преклоняю сан свой царский за согрешившего против тебя, да отпустишь ему согрешение своим к нам пришествием, да уничтожится поношение, которое лежит на нем за твое изгнание; пусть все уверятся, что ты примирился с ним. Умоляю тебя и честь моего царства преклоняю пред честными твоими мощами, повергаю к молению всю мою власть, приди и прости оскорбившего тебя напрасно; он раскаялся тогда в содеянном грехе, и за его покаяние и за наше прошение приди к нам. Оправдалось на тебе Евангельское слово, за которое ты пострадал, что “всякое царство разделившееся не устоит”; и теперь у нас нет прекословящих тебе, нет ныне в твоей пастве никакого разделения; но все единомысленно просим и молим тебя: приди с миром восвояси и свои тебя примут с любовию».

Нельзя отрицать того, что это послание составлено было самим государем; царь Алексей Михайлович был начитан в отеческой литературе не менее царя Ивана Грозного и был искусен в сочинительстве; это доказывают другие его послания, написанные в отсутствие митрополита Никона, не менее содержательные и красноречивые; он собственноручно исправлял даже речи, произнесенные патриархом Никоном при торжественных случаях36. Вместе с царским посланием отправлено к мощам святителя Филиппа особое послание и от имени патриарха Иосифа, но содержание его осталось для нас не вполне известным.

11 марта, в четверг на второй неделе Великого поста, состоялись торжественные проводы митрополита Никона в Соловки; в Успенском соборе отслужен напутственный молебен, на котором присутствовал государь. И Никон, быв у руки государя, напутствуемый благословением Патриарха и всего освященного собора, в тот же день выехал из Москвы с своею свитою; князь Хованский выехал позже. Путь до Соловков был весьма дальний, осложненный к тому же ожиданием вскрытия рек и трудностью плавания по Белому морю. Опишем этот путь подробнее, чтобы видеть самый характер поездки Никона и личной замечательной деятельности его в это время.

Переночевав с 11 на 12 марта в селе Ростокине, митрополит Никон на другой день утром остановился в Троице-Сергиевой Лавре, где слушал часы и молебен преподобному Сергию, причем роздал братии за молебен 3 рубля, на милостыню ей же 7, больничным старцам 2 и нищим 3 рубля. Остановившись для обеда в государевом селе Брашине, он прибыл на ночлег в село Саблино. 13 марта прибыл в Переславль, где митрополичьим лошадям чистили рты и заволакивали потертые ноги. Ночлег проведен в селе Петровском, и 14 числа митрополит прибыл в Ростов, где посетил Авраамиев Богоявленский монастырь, слушал здесь молебен и заплатил за него братии рубль; в этом же монастыре он посетил затворника старца Стахия, которому прислал пуд воска на свечи и 2 рубля на милостыню. Ночевав в Шекше, 15 марта Никон прибыл в Ярославль. Затем следуют остановки: ночлег в дворцовом селе Андроникове, обед 16 числа в селе Даниловском, ночлег в Телячьем яму; 17 числа митрополит прибыл в монастырь Павла Обнорского, где слушал обедню и молебен и заплатил братии за молебен рубль, на стол 3 и на милостыню ей же поручно 3 рубля; к ночи прибыл в монастырь Корнилия Комельского, где также слушал молебен и роздал ту же милостыню; 18 марта остановка для обеда в селе Кузнецовом, и вечером того же дня митрополит прибыл в Вологду. Хованский прибыл сюда только 25 марта.

Пребывание Никона в Вологде продолжалось целый месяц от 18 марта по 19 апреля. Причина замедления скрывалась отчасти в ожидании вскрытия рек, отчасти в ожидании новых распоряжений государя, вызванных замечательным предложением самого митрополита Никона, ясно рисующим его великий государственный ум. Дело касалось полного изменения обратного пути с мощами святителя Филиппа и открытия Никоном нового кратчайшего пути из Соловков в Москву. Извещая государя о своем прибытии в Вологду, митрополит особо пишет государю: “Ты, государь, велел мне ехать за мощами и указал, каким путем ехать обратно; а как нести или везти мощи святого митрополита Филиппа — в том ты положил на меня, чтобы их не повредить. И если везти их сухим путем в санях на лошадях или нести людьми на носилках, то в таком дальнем пути уберечь чудотворцевых мощей от повреждения никоими мерами будет не мочно; путь трудный во многих местах, грязи великие и речки топкие. И я, едучи дорогой и в Вологде, расспрашивал людей, бывавших на Соловках, нет ли от них до Москвы другого пути, чтобы к Москве приехать водою ближе Вологды. И многие люди сказывали, что есть такой путь опричь того, что ездят на Архангельск, Устюг, Тотьму и Вологду. А ехать-де, государь, из Соловецкого монастыря морем на Онегу реку, да на Каргополь, а от Каргополя Лач-озером, а из Лач-озера рекою Свидью, а из Свиди реки в Воже-озеро, а из него до пристани Короткова; а от нее волоку 30 верст; а с волоку в реку Ухтому, а Ухтомою версты две до Белоозера, а из него рекою Шексною до Волги, а Волгою до Углича, отсюда Дубною, а из Дубны Яхромою до Дмитрова. А всего, государь, тою дорогою от устья, где Онега река впала в море, до Дмитрова водяным путем будет 830 верст, да волоку 30 верст, да от Дмитрова до Москвы сухим путем 60 верст; и всего 920 верст. А путь с Соловков до Архангельска, Вологды и Москвы будет дальше: от Соловков морем до Архангельска 500 верст, от Архангельска вверх реками Двиною, Сухоною и Вологдою до города Вологды 1000 верст; с Вологды до Москвы сухим путем 500 верст; и всего морем, реками и сухим путем 2000 верст. И если ты, государь, укажешь ехать с мощами из Соловецкого монастыря морем в Онегу и иными реками и озерами, то от моря до Москвы все водяной путь, только волоку будет 30 верст, да от Дмитрова до Москвы 60 верст. На тех верстах мощи можно нести на носилках и в таком малом сухом пути уберечь их от повреждения можно. Если ты разрешишь ехать морем на Онегу, то вели послать в города указы и о всем том вели мне свой указ учинить”.

Это донесение митрополита получено государем 23 марта и в тот же день проверено показаниями бывших в Москве каргопольцев, которые не только подтвердили его во всей целости, но дали новые интересные сведения об удобствах и затруднениях на всем водном пути от устья Онеги до Короткова. После этого царь согласился на предложение Никона, велел приготовить наказы о заготовке судов и подвод на новом пути и известить о том каргопольского воеводу Якова Тимофеевича Хитрово и митрополита Никона с князем Хованским.

Обратимся к описанию жизни митрополита Никона в Вологде, пока происходила переписка между ним и государем о перенесении мощей святителя Филиппа. Митрополит жил на подворье Соловецкого монастыря, устроенном еще со времен святителя Филиппа. На подворье были две каменных церкви, большие жилые строенья, амбары и лавки, так как здесь находился главный склад соли, которой добывал и продавал соловецкий монастырь ежегодно до 130000 пудов; для заведывания этим подворьем и соляною продажею здесь жил свой строитель. В келиях этого подворья и поселился митрополит Никон и, как рачительный хозяин, стал устраивать здесь свое временное хозяйство. Так как съестных запасов, взятых из Москвы, оказалось недостаточно, то начались новые закупки, начиная с гвоздей, железных крючков, деревянных ложек включительно до соленых огурцов, кислой капусты, разной муки и крупы в значительном количестве; рожь и пшеницу мололи на спасоприлуцкой мельнице, а хлебы пеклись домовыми людьми митрополита, чтобы не было тягости соловецкому монастырю; посторонним нанятым рабочим людям за все платилось деньгами из казны митрополита. Все эти расходы до мелочей записывались в расходную книгу с обычной аккуратностью; в книге отмеченодаже, что вкупленных двадцати плетенках чесноку было вкаждой плетенке по 120 чесноковиц.

Келейная и домашняяжизнь митрополита окруженапрежнеюпростотою, порядком истрогостью. Расход на столего прежний:покупаются калачина сумму от4 до 8денег, хрен, грибы, капуста, изредкаягода клюква, раз куплено печенойрепы на 4 деньги иоднажды дано повару2 алтына2 деньги для покупкив митрополичьи хлебыгунбы. Также кормилмитрополити свою свиту.Были и торжественныеобеды, когда митрополит приглашалкстолу князя Хованского с высшимилицами из свиты: ив этом случае стол не отличался изысканностью. Так, 28 марта,в воскресенье, митрополит праздновал именины царицы Марии Ильиничны (вместо 1апреля) и кстолу куплено фунтсорочинского пшена, фунт ягодвинныхи 3фунта коринки. 11 апреля, в вербное воскресенье, к обеду приглашены Хованский, воевода, власти, дворяне и городские гости; к столу куплено — свежей щуки наколодку, 2 язя, 5 окуней, калачей на 20алтын да3пуда медусырцу.Расход на стол кпразднику Пасхи: куплено 400яиц сырых,120яицкрасных,2 ведра сметаны, 2000витыхкалачиков, кулич в 3алтына2 деньги и5 ведер меду сырцу. Только на второй деньПасхисделан более значительный расход: куплено вновь300яиц красных,15пудов меду сырцуи20 полтей свининывесомболее 18 пудов,в расход мирянам и вдорогу.

Заотсутствием местногоархиепископа Маркелла, проживавшего тогдавМоскве, куда епископыобыкновенно вызывались дляслуженийи соборных совещаний на целыйгод, митрополит Никон значительную часть времени посвящалцерковнойслужбе идомашнему келейному правилу.Так,21марта, в воскресенье третьейседмицыВеликого поста, он слушал литургиюи молебен в соборе иза молебен заплатил протопопус братиею рубль. В день Благовещения служил сам, кажется, на подворье. 27числа,всубботу, онпосетил Спасоприлуцкий монастырь, слушал здесь литургию и молебен и раздал братии за молебен, на стол и на милостыню 10 рублей. Часто служил преждеосвященные литургии, для чего каждый раз покупалось им по новой тройной восковой свече и на его счет заготовлялись свечи для каждения. 3 апреля, в Субботу акафиста, ездил в Галактионову пустынь к обедне и дал братии за молебен 2 рубля, на церковное строенье 5 рублей и с подворья послал ей на милостыню 2 рубля. 11 апреля, в Вербную неделю, сам служил литургию. 13 апреля ездил в Ильинский монастырь и 19 старцам его роздал 31 алтын и 4 деньги. В Великий четверг служил литургию и по обычаю того времени совершал чин елеосвящения, для которого на свои деньги покупал деревянного масла 2 фунта. В первый день Пасхи тоже служил.

Домашнее келейное правило отправлялось им с большим порядком и строгостью. В келью митрополита куплены новый налой и несколько стенных медных подсвечников для службы. Князь Хованский и вся свита из духовных и мирян обязаны были ежедневно ходить к келейному правилу митрополита, молиться и поститься с ним во дни Четыредесятницы. Бояре очень тяготились таким распоряжением Никона и вместе с князем Хованским отправили в Москву несколько писем своим знакомым и царю, в которых жаловались на строгое обращение с ними митрополита и просили себе у царя защиты. Извещая в секретном письме к митрополиту Никону о жалобах на него, государь писал: “Ведомо мне учинилось от князь Ивановых Хованского грамоток, что будто он пропал, а пропасть свою пишет, что будто ты его заставляешь с собою правило ежедень. Да и у нас перешептывали на меня: николи-де такого бесчестья не было, что ныне государь нас выдал митрополиту. И я тебя, Владыко святый, о том молю с молением: пожалуй, его с собою не заставляй у правила стоять; добро учить премудра, премудрее будет, а безумному мозолие ему есть <…> Да Василий Отяев пишет к друзьям своим: лучши бы-де нам на Новой земле за Сибирью с князем Иваном Ивановичем Лобановым пропасть, нежели-де с новгородским митрополитом; как-де так, что силою заставляет говеть, никого-де силою не заставит Богу веровать”. В официальной же грамоте на имя митрополита, князя Хованского и дьяка Леонтьева, посланной одновременно с приведенным сейчас дружественным письмом, государь открыто становится на сторону распоряжений Никона и пишет: “Ведомо нам учинилось, что многие дворяне и всякие служилые люди, которые посланы с вами, в Великий пост не постились, и не с благочинием едут. И тебе б, богомольцу нашему, заставить их в Петров и в Госпожин посты говеть; а которые учнут ослушаться, тех по правилам святых Отец запрещать и разрешать, зане от Бога на тебя власть та положена, и на всякое благочиние приводить. А тебе, боярину нашему, от всякого дурна их унимать и велеть ехать с благочинием, а не смехом; зане же и к нам, земному царю, идут со страхом и трепетом; а то кольми паче подобает ехать к такому великому светильнику со страхом и трепетом”.

Дело благотворительности в разнообразных его видах сопровождало митрополита Никона за все время поездки его в Соловки. Раздача им милостыни по монастырям при посещении их описана выше. Теперь обратимся к описанию тех видов его благотворений, какие более всего отвечали личному его взгляду и нуждам тогдашней общественной жизни; они служат прекрасной характеристикой и личности Никона, и современной ему эпохи. Поручная раздача милостыни нищим была ежедневной; каждый день на нее расходуется определенная сумма от рубля и больше, смотря по тому, служит ли митрополит литургию в тот день или нет, есть ли праздник в тот день или нет; особенно много раздается милостыни нищим на Страстной седмице. Между просителями митрополит выделяет странников, которым часто дает на свитку, и больше всего помогает старым и увечным вдовам, которым часто дает деньги на постриженье и в случае их смерти — на погребение. Никон обращает также внимание на нищих в богадельнях и больницах во всех городах, которые он проезжал; в эти благотворительные заведения он посылает деньги по праздникам по числу лиц, там находящихся. Так, в вологодскую богадельню один раз послано 20 человекам 6 алтын 4 деньги, в другой раз 11 человекам по алтыну, в Вербное воскресенье 2 рубля, а на Пасху 5 рублей.

Постоянное внимание он оказывает заключенным в тюрьмах, и из них особенно тем, которые приговорены к казни; так, в Переславле он посылает в тюрьму рубль и, узнав, что четыре человека приговорены были к казни, он шлет им на рубашки, саван и свечи при погребении особо 1 рубль 6 алтын и 4 деньги; ту же сумму он посылает трем приговоренным к казни в Ростове. В Вологде он несколько раз посылает деньги в разбойную тюрьму 180 сидельцам и в съезжую избу 47 сидельцам и 18 человекам, сидевшим в казенке на съезжем дворе, и в губную избу, где пяти покаянным, приговоренным к казни, роздано было по гривне на человека. Один из сидельцев разбойной тюрьмы захотел принять монашеский сан, и Никон шлет ему на постриженье; другой из новгородцев, посаженных в вологодскую тюрьму, умирал, и митрополит велел своего земляка исповедать, после смерти отпеть и похоронить на свой счет и дать духовнику его на поминок.

Какой гуманностью отличается его отношение к арестантам: одна вдова поставлена была на правеж за долги своего мужа, не заплатившего государственных судных пошлин на сумму в 4 рубля 14 алтын; она обратилась к митрополиту с челобитною об уплате половины этой суммы, и митрополит сразу же исполнил ее просьбу. К празднику Пасхи обыкновенно выпускались из тюрьмы мелкие должники, и в приезд Никона в Вологду к этому празднику выпущены были на свободу старик и пять вдов; узнав об их беспомощности, Никон шлет им из своих келейных денег по гривеннику на человека. К разряду бедных и нищих относятся с давних времен приходские сельские причты и особенно попы безместные “бродячие”, “волочащиеся”; они часто обращались к митрополиту за милостыней, и митрополит не отказывал им в нужде; так в Вологде он дал одному безместному попу на милостыню 5 алтын. Дело благотворительности было прочно организовано митрополитом Никоном еще со времени назначения его в сан новоспасского архимандрита, когда ему было поручено государем принимать челобитные на царское имя и являться для разбора их по пятницам во дворец. В Новгородской митрополии при многосложности занятий по управлению обширною епархией Никон имел особого помощника по раздаче милостыни в лице старца Василия Босого, или юродивого, в мире Вавилы. Этот старец был самым доверенным лицом митрополита, через него сделался известным лично государю, пользовался любовью последнего, получал от него даже письма на свое имя, знал их тайные мысли и планы. Он сопровождал митрополита в поездке в Соловки и много помогал ему в деле благотворений.

Еще 31 марта митрополит Никон отправил из Вологды в Соловецкий монастырь с иеромонахом Дионисием грамоту, в которой извещал о своем намерении скоро прибыть в монастырь для поклонения соловецким чудотворцам. Но обстоятельства задержали его в Вологде до Пасхи. Закупив у соловецкого строителя старца Евстратья хлебных запасов для своей свиты, Никон долго выжидал вскрытия рек и только на второй день Пасхи, 19 апреля, после молебна на подворье отправился в путь, взяв наперед у воеводы 500 рублей на расходы. Он ехал рекою Двиной без остановки до Сийского монастыря. Поводом к этой остановке послужила болезнь и смерть доверенного его старца Василия Босого, которого митрополит 3 мая торжественно, но с глубокою печалью сам отпевал в монастыре в сослужении с лицами своей свиты и с местным черным и белым духовенством; последнему на стол и поминовение роздал 50 рублей; а накануне погребения внес богатый вклад в Сийский монастырь на 200 рублей, приказав обложить серебром в соборной монастырской церкви местные иконы и деисус. 10 мая Никон был уже в Холмогорах, где в Троицкой на Глинках церкви слушал обедню и молебен, за что заплатил местному причту 16 алтын 4 деньги. В городе он встретился с престарелым отцом новгородского антониевского архимандрита Рафаила и дал ему 2 рубля. Взяв от двинского воеводы Бутурлина 1000 рублей денег на соловецкие расходы, Никон 12 мая выехал из Холмогор; 14 числа был уже на устье Двины в Никольском Корельском монастыре и, отслужив здесь напутственный молебен, в тот же день отплыл по направлению к Соловкам.

Оставим на время митрополита Никона в бурном Белом море и обратимся к тем событиям, которые происходили в это время в Москве и имели тесную связь с отправкой его за мощами святителя Филиппа. Событий за это время накопилось много и они так были важны, что государь счел нужным подробно извещать о них митрополита в двух к нему письмах.

Первым таким событием было перенесение мощей патриарха Иова из Старицы в Москву. За мощами патриарха Иова отправлены митрополит ростовский Варлаам с духовенством и боярин Михаил Михайлович Салтыков со свитой. 20 марта они представлялись государю, были у руки его и выехали из Москвы. С ними патриарх Иосиф отправил особое послание к мощам патриарха Иова, в котором от имени всего священного собора умолял первого русского Патриарха прибыть к своей пастве. Немногие сохранившиеся сведения о перенесении мощей патриарха Иова весьма драгоценны. Есть известия, что когда лица, отправленные за мощами патриарха Иова, прибыли в город Старицу и приступили к открытию мощей его, то при первом же колокольном звоне во время поднятия мощей из могилы жителями Старицы овладел сильный страх и плач: зачем берут мощи Святителя и увозят их в Москву. Плач этот, записанный в рукописи, по своему содержанию напоминает собою плач жителей пермской земли, когда в Москве отказались отпустить мощи святого Стефана Пермского на место прежней просветительной его деятельности.

У гроба патриарха Иова совершилось несколько чудесных знамений. При самом открытии мощей было исцеление бесноватого; по дороге в селе Ильинском было исцеление бесноватой девицы от прикосновения ее к мощам Первосвятителя; в селе Лоташине произошло исцеление другой бесноватой крестьянской жены Агриппины; в Москве на гробнице его получил исцеление от глухоты и гнойного течения из уха крестьянин Исаакий. Мощи патриарха Иова принесены в Москву 5 апреля в понедельник шестой седмицы Великого поста и встречены с большою торжественностью. Первая встреча их происходила в селе Тушине, куда особо были посланы митрополит Казанский Корнилий и архиепископ Рязанский Мисаил с архимандритом, игуменом, низшим духовенством и боярами; из Тушина до Москвы мощи несены стрельцами на головах. В Москве встретил их у Страстного монастыря с крестным ходом сам государь с патриархом Иосифом и со всем священным собором. “Многолюдно так было, — описывает государь эту встречу, — что народ не мог поместиться от Тверских ворот до Неглинских, по кровлям и переулкам негде было упасть яблоку; а пожар весь (улицы и площади) занят людьми пешими, нельзя ни пройти, ни проехать; несмотря на то, что Кремль был заперт по царскому приказу, по нему трудно было проносить мощи в собор; такая теснота была, старые люди говорили, что они в продолжении 70 лет не запомнят такой многолюдной встречи”. Престарелый патриарх Иосиф провожал мощи всю дорогу до собора, плакал и со слезами говорил шедшему за ним царю: “вот-де смотри, государь, каково хорошо за правду стоять, и по смерти слава”.

Мощи Иова поставили в соборе в ногах патриарха Иоасафа на верху помоста, обложили гроб его кирпичом, сверху положили доску и не заделывали его наглухо с целью скорого освидетельствования мощей в виду бывших от них чудес. Но предположенная канонизация мощей не состоялась за смертью патриарха Иосифа и в ожидании прибытия митрополита Никона из Соловков. Мощи патриарха Иова стояли в Успенском соборе поверх земли до 1685 года, когда патриарх Иоаким 19 июня, в день кончины патриарха Иова, после утрени и заупокойной литии сам опустил их под церковный помост и поставил их наравне с гробами других Патриархов; вечером в тот же день, когда заделали могилу, он отслужил в соборе панихиду по патриархе Иове. О времени перенесения мощей патриарха Гермогена из Чудова монастыря в Успенский собор точных сведений не имеется; но уже при перенесении мощей патриарха Иова государь назначил положить Гермогена в ногах патриарха Иова.

6 апреля, на другой день по перенесении мощей патриарха Иова в Москву, скончался живший на покое в новгородском Хутынском монастыре престарелый митрополит Новгородский Афоний, по болезни принужденный уступить свою кафедру царскому любимцу. 15 апреля, в Великий четверг, после непродолжительной, но мучительной болезни скончался и престарелый патриарх Иосиф, натрудивший себя при встрече мощей патриарха Иова и шествием на осляти в Вербное воскресенье. По поводу кончины его государь пишет Никону длинное письмо, к которому прилагает составленный им статейный список с подробным описанием болезни, кончины и погребения патриарха Иосифа. Содержание этого письма особенно дорого для уяснения взгляда царя Алексея Михайловича на значение и положение патриаршей власти в России и личных отношений его к митрополиту Никону; оно вместе с посланием к мощам святителя Филиппа служит прекрасным освещением всего задуманного дела перенесения мощей Московских первосвятителей в Успенский собор. Письмо это, подобно царскому посланию в Соловки, все проникнуто тою идеей правды, о славе стояния за которую говорил Иосиф при встрече мощей Иова, чувством полного примирения царской власти с властью церковною и сознанием необходимости взаимного уважения и единения между ними для государства.

Сообщая Никону о смущавшем патриарха Иосифа опасении за свои права и судьбу, из-за которого Патриарх постоянно говорил своим приближенным: “переменит меня, скинуть меня хотят, а буде и не отставят, я и сам за сором об отставке стану бить челом”, государь с горечью заявляет, что Патриарх так думал и говорил “не ведомо от чего; содетель наш Творец видит”, отец мой духовный и сам митрополит Никон и друг наш старец Василий Босой могут засвидетельствовать, что “и на уме у нас того не бывало и помыслить о том страшно, чтобы его света отставить или ссадить с бесчестием; хотя бы он и еретичества держался, и тут как мне одному отставить его без вашего собора: отнюдь в помышлении нашем того не бывало у нас”. Когда Патриарх захворал, с какою сыновнею заботливостью добрый царь посылает справляться о здоровье его, сам идет навестить его; заметив в больном большую перемену к худшему, боится предлагать ему даже необходимые вопросы, чтобы не потревожить и не огорчить больного; с тою же целью спешит окончить беседу с ним и просит поскорее возвратиться в свои внутренние кельи. Последнее прощание царя с Патриархом в каждом слове и движении дышало одною искреннею, взаимною любовью между ними и вполне оправдывало слова в царском послании к мощам святителя Филиппа, что в русском царстве нет теперь никакого разделения между властью церковною и царскою. Нужно читать в подлиннике описание этого прощанья, чтобы понять все его светлые краски и внутреннюю силу. Государь пишет: при расставанье Патриарх «почел ко мне прощения говорить, что говорят в среду на Страстной, и я ему отвещал по уставу; да сам почел прощение к нему творить, да поклонился в землю ему: а он малой поклон сотворил, да благословил меня; да велел себя весть провожать меня, а ноги те волочит на злую силу; и я стал и учал его ворочать: “воротись, государь, ей пуще тебе будет”; и он мне жалует — говорит: “ино су я тебя и вдругоредь благословлю”; и я молвил: “пожалуй же, государь великий святитель, благослови и третицею”; и он пожаловал и в третий благословил; да как благословить и руку дает целовать и в херувим, и я благословясь да поклонился в землю ему и поцеловал в ногу; и он смотря на меня благословляет и прощает».

Известие о кончине Патриарха государь получил в своей церкви во время обедни; “в ту пору ударили в царь-колокол трикраты; и на нас такой страх и ужас нашел, едва петь стали и то со слезами; а в соборе у певчих и властей со страха и ужаса ноги подломились, потому что кто преставился? да к таким дням великим кого мы грешные отбыли? яко овцы без пастыря не ведают, где деться, так-то мы грешные не ведаем, где главы приклонити <…> А мати наша соборная и апостольская Церковь вдовствует, зело слезно и вельми сетует по женихе своем; и как в нее войти и посмотреть <…> все переменилось не токмо в церквах, но и во всем государстве; духовным делам зело рассуждения нет, и худо без пастыря детем жить”. При погребении Патриарха “мы все надселися плачучи, свои грехи вспоминаючи”. Извещая о таком своем внимании к покойному Патриарху, государь спешит выразить свою любовь и к митрополиту Никону: называет его милостивым, кротким, незлобивым святителем, крепким воином и страдальцем Божиим, величайшим светильником в русской Церкви и русском государстве, искренним своим любимцем, собинным своим другом душевным и телесным. В заключение письма государь усиленно просит Никона поспешить возвращением в Москву, чтобы скорее приступить к избранию нового Патриарха, и при этом ясно дает Никону понять, что именно его он хочет видеть Патриархом: “Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам обирать на патриаршество именем Феогноста, а без тебя отнюд ни за что не примемся <…> И ты, Владыко святый, помолись и с Васильем уродивым, сиречь нашим языком с Вавилом; чтоб Господь Бог наш дал нам пастыря и отца, кто Ему Свету годен имя вышеписанное; а ожидаем тебя великого святителя к выбору; а сего мужа три человека ведают — я, да Казанский митрополит, да отец мой духовный; тай не в пример, а сказывают — свят муж”. Оба этих царских письма, писанных почти одновременно, в последних числах мая, были отправлены к митрополиту Никону с особым гонцом и могли быть доставлены ему на возвратном пути его из Соловков после новых тяжелых испытаний, которые он перенес на Белом море.

14 мая митрополит Никон и князь Хованский со всею своею свитой выехали из Корельского монастыря в Белое море на десяти больших лодках. В первый день плавание их было благополучное; дул ровный попутный ветер, так что в одни сутки они успели обогнуть двинскую губу и подойти к острову Жегжичну на расстояние 10 верст от этого острова. Но с вечера 15 числа началась сильная буря, перешедшая потом в ураган, который нанес великие беды для плывших в Соловки и многих из них потопил. Вот описание этой бури в донесении митрополита Никона и князя Хованского к царю. “Отпустились (мы из Корельского монастыря) в 3 часу ночи и доплывше от Соловков за 80 верст добрым и тихим плаванием безбедно; и мая в 15 день в 4 часу ночи учал быть ветр в море противен, именуемый глубник, и толико сила его велика — не на море точию трус творяше, но на горах и храмы основания разорити и древа искоренити; нам же в море на якорех стоящим до дни 16 числа, в исходе 3 часа дни и от многия буря и великих волн не возмогли якори удержати, парусы изодрало, и шеймы исперервало, и якори изломало; и бывше вси в великой беде носими по морским волнам, аки по горам великим; и от шуму и возношения волн вси в отчаяние себе вложиша и в болезнь люту впадше, яко ни себе кому памятовати. И меня, богомольца твоего, ушибло и залило волной в кормовом чулане, одва ожил. А лодью кинуло в пудожское устье. А меня, холопа твоего Ивашка, лодью выкинуло на устье Николы Чудотворца Корельского монастыря; а другую мою, богомольца твоего, лодью с приказными людьми и с запасы, и мою холопа твоего с запасом и с людьми, и дворян Ивана Заецова с товарищи, и головы Остафья Зыбина и сотника Якова Ковезина со стрельцами и городовых стрельцов лодьи выметало на берег меж пудожским и корельским устьем, и те лодьи о берег разбило. А другую дворянскую лодью выкинуло на летней стороне от корельского устья 40 верст. А властей и протопопа и ключаря выкинуло от той лодьи верст с 10 на берег, и те лодьи тож разбило, только люди всех тех лодей здоровы. А дьяка Гаврилы Леонтьева и дворянина Ивана Пустынникова по 22 день вести нет. А посылали проведывать по всему летнему берегу, где надеялись вымету, и проведать не могли. А чаем, что впрямь потонули. Да с ним же дьяком твоя государева казна была, что было милостыня давать братии 1000 рублев. А гонца для того к тебе, великому государю, не отпустили вскоре, что едва от морского страху и трепета в себе пришли, да и для того, что посылали про дьяка Гаврила Леонтьева, да про Ивана Пустынникова впрямь проведывать и проведать не могли. А собраться вместо людми и по се число не можем; а как соберемся, и мы милости прося у Бога хощем на море отпуститься”1. В другой отписке митрополит и Хованский доносят государю, что после многих розысков на море и по берегу они “сыскали впрямь, что дьяка Леонтьева лодью розбило, плавает на море переломлена поперег пополам, и людей всех потопило и твоя государева казна потонула. А на судне дьяка был сын его Петр, да Иван Пустынников и всяких чинов богомольцев и его дворовых людей 69 человек; и с той лодьи деревянные суды и запас на летний берег выметывает; а людей по се число еще в вымете нет”. В числе потонувших оказались игумен, несколько священников и старцев, отправленных в свите Никона.

Оправившись несколько на берегу от морского крушения, митрополит Никон 20 мая послал двинскому воеводе Бутурлину известие о своем крушении с просьбой принять меры к розыску недостающих людей и прислать новых 8 лодок крепких с снастями и людьми и еще 1000 рублей вместо погибших в море. Новое снаряжение судов в двинском устье для митрополита Никона и его свиты поставило воеводу в большое затруднение. Еще первая здесь заготовка судов стоила казне больших денег, более 489 р.; теперь с трудом могли собрать 8 новых лодок, на оснастку которых вновь израсходовано 200 рублей; рабочими на них поставили прежних людей с разбитых лодок. Выдать же новую денежную сумму в 1000 рублей на соловецкие расходы оказалось невозможным; таких денег у воеводы в казне не было. Пока заготовлялись новые суда, митрополит Никон проживал в Архангельске (с 22 по 29 мая); каждый день раздавал обычные милостыни нищим, посещал местные церкви. 25 мая был в городском храме во имя Архангела Михаила, где дал причту за молебен 6 алтын 4 деньги; в тот же день ездил за город в храм воскресения Христова, где за молебен заплатил 5 алтын; 26 мая, в отдание Пасхи, дал 12 старицам каждой по гривне; 29 числа отправил к государю отписку с московским стрельцом Андрюшкой Москвитиным; и в тот же день снова выехал в море.

Вторичное плавание Никона от двинского устья совершилось благополучно. 3 июня он пристал к Соловецкому монастырю, сразу же направился в соборную церковь во имя Всемилостивого Спаса, где и отслужил благодарственный молебен. После молебна он обратился к монастырской братии с сильной и красноречивой речью, в которой яркими красками очертил подвиги и кончину святителя Филиппа и открыто объявил о цели своего прибытия в Соловки; показав затем братии привезенные с собою два послания — царское и патриаршее, тут же положил их в раку Святителя на перси его, назначил трехдневный для всех пост и усиленные всенощные общие моления о том, чтобы Господь Бог исполнил желание государево и святитель Филипп митрополит в царствующий град Москву прийти изволил. По прошествии трехдневного поста и молений, накануне Троицына дня торжественно отслужено было праздничное всенощное бдение с приложением канона святителю Филиппу; в самый праздник перед литургией отправлен молебен с водосвятием, а по окончании литургии митрополит Никон, став на амвоне среди церкви и подозвав всю монастырскую братию, вслух прочел оба послания к мощам святителя Филиппа. Впечатление на присутствующих от чтения этих посланий ввиду предстоящего подъема святых мощей было сильное; в соборной церкви раздался и долго продолжался громкий плач соловецкой братии, для которой тяжело было расставаться с своей чтимой святыней. Плач этот несколько раз прерывал чтение привезенных грамот. Когда волнение несколько успокоилось, хором иноков пропет был гимн, нарочно к этому случаю составленный: “Не подобало бы тебе, о святитель Филипп, оставлять твое отечество! но должно к нам возвратиться, где ты духовно породился, где ты понес разнообразные труды богоносным отцам и где наконец воздвиг ты великолепные храмы во спасение иноков и к славословию Творца. Моли Того, помолись Тому о спасении душ наших”. По просьбе соловецкого архимандрита Илии, заявленной тут же в соборе, митрополит Никон отделил часть мощей святителя Филиппа на благословение монастырю. Затем рака с мощами была поднята, покрыта привезенным из Москвы царским покровом и торжественно перенесена из собора на морское судно.

Вновь раздавшийся при этом плач не возможен для описания, доносил государю Никон: многие из иноков не могли от слез идти за гробом и падали на пути в разные стороны, как бы объюродившие. Поставив на судно мощи, митрополит возвратился в монастырь, где угощал братию от царского имени столом и, раздав ей 100 рублей на милостыню, в тот же день вечером отплыл из монастыря на 5 верст на остров Заяцкий; здесь простоял два дня, приводя суда в порядок, и 10 июня утром направился морем к онежскому устью.

Пребывание митрополита Никона в Соловецком монастыре живо напоминало ему молодые годы его жизни, когда он, испытав семейные неудачи, решился посвятить себя подвигам иночества и для них отправился на один из Соловецких островов в Анзерский скит под руководство строгого старца-подвижника преподобного Елеазара Анзерского. Припомнил он и то, как он уезжал из Анзерского скита на материк, как был настигнут тогда бурею на море, выброшен на остров Кий, где в благодарность Богу за свое спасение тогда же поставил небольшой деревянный крест. Сопоставляя свою прежнюю жизнь в сане простого бедного иеромонаха с настоящим своим высоким положением первого из русских митрополитов и “собиннаго друга” государева, Никон теперь, во время нового плавания из Соловков, испытывал сильную потребность излить свои молитвенные благодарные чувства к Богу, видимо для всех возводившему его из силы в силу; тогда же он дал твердое обещание воздвигнуть в своей митрополии на любимом им Валдайском озере свой особый монастырь, который напоминал бы ему греческий Афон и русские северные скиты; в этом монастыре обещал создать храм во имя святителя Филиппа, прославлению и водительству которого посвящал теперь всю свою последующую жизнь. Среди таких воспоминаний и размышлений, пишет после сам Никон, ему представилось чудесное видение: он введен был в тонкий сон; во сне явился ему сам святитель Филипп митрополит, который тут же благословил его на доброе задуманное дело и обещал ему свою невидимую помощь.

Обратное шествие митрополита Никона из Соловков в Москву с мощами святителя Филиппа продолжалось ровно месяц и совершилось без особенных препятствий. 10 июня в первом часу дня он выехал с Заяцкого острова; по морю плыл только сутки; на несколько времени останавливался у острова Кия перед онежским устьем, на котором нашел целым прежде поставленный им крест, и 11 числа днем вошел в реку Онегу. На онежском устье давно ожидали его царские гонцы с важными указанными выше письмами о московских событиях и с наказами ему ехать к Москве наспех; здесь стояло множество судов с рабочими людьми, которые должны были провожать его с мощами до пристани Короткова: от устья Онеги до Чаронды для заготовки этих судов работало 4367 человек из каргопольских и турчасовских посадских и уездных людей. Пересев в новые речные суда, Никон 20 июня перед ночью прибыл к Каргополю; за версту от города святые мощи были встречены местным духовенством со крестами и множеством народа, тогда же внесены в соборную церковь Рождества Христова, и перед ними отслужен митрополитом молебен. Утром 21 июня Никон служил здесь литургию и после полудня, взяв у каргопольского воеводы 500 рублей царских денег на раздачу милостыни, отправился далее в путь озером Лач, рекою Свидью, Воже-озером, и днем 23 июня прибыл на пристань Коротково; отсюда поехал с мощами сухим путем на Кириллов монастырь и отправил царю отписку о своем путешествии от Каргополя5. В Кириллов митрополит не заезжал, но 25 июня утром остановился в Ферапонтовом монастыре, днем прибыл в деревню Взвоз на реке Шексне, где мощи снова были поставлены на судно; а вечером того же дня отплыл вниз по реке до дворцового села Рыбного (ныне Рыбинск), куда и прибыл 29 июня.

Узнав, что новых судов для мощей здесь не приготовлено и что водяной путь вверх рекою Волгою от Рыбного до Углича на больших судах невозможен за бывшим в том году мелководьем, митрополит Никон решился переменить прежде предложенный им и утвержденный государем путь и на тех же судах, на которых плыл по Шексне, отправился вниз по Волге до Ярославля, куда прибыл 30 июня; 2 июля прибыл в Переславль-Залесский; на другой день митрополит Никон подошел с мощами к Троице-Сергиеву монастырю и в ожидании царских грамот остановился за 7 верст от монастыря; но так как грамот от царя не было получено, то 4 июля утром мощи святителя Филиппа внесены в Троице-Сергиев монастырь, в соборную Троицкую церковь; митрополит служил здесь молебен и литургию и после обеда отправился далее к Москве. Царский гонец с запоздавшим царским повелением остановиться с мощами у Троицы-Сергия и ждать здесь дальнейших распоряжений встретил митрополита Никона в селе Воздвиженском. Здесь Никон остановился и за многолюдством стекавшегося отовсюду для поклонения святым мощам народа, за теснотою местной деревянной церкви и от опасения пожара от множества горевших свечей, поставил святые мощи в раскинутом царском шатре, а на мощи положил новый покров, с царского согласия пожертвованный и привезенный в село Воздвиженское боярином Василием Ивановичем Стрешневым.

Между тем в Москве делались большие приготовления к встрече мощей святителя Филиппа. Из посольского приказа разосланы были по городам отписки на имя архиереев и духовных властей с царским наказом о прибытии им в Москву к 10 числу июля месяца для встречи мощей. Для встречи мощей за городом назначались Ростовский митрополит Варлаам, два архимандрита — Новоспасский и из Ярославля Горицкий, два московских игумена — Знаменский и Николо-Угрешский, и два протопопа. Но так как митрополит Никон своим скорым возвращением с мощами под Москву значительно предупредил возможность выполнения означенных распоряжений, то пришлось довольствоваться отправкою для встречи тех архиереев, которые были тогда в Москве, и 5 июля в село Воздвиженское отправились вместо больного Ростовского митрополита Варлаама Казанский митрополит Корнилий, Вологодский архиепископ Маркелл, несколько архимандритов, игуменов и протопопов, и из светских лиц боярин князь Алексей Никитич Трубецкой, окольничие два брата князья Дмитрий и Семен Петровичи Львовы и думный дьяк Иларион Лопухин. Означенные лица прибыли в Воздвиженское в ночь на 6 июля и утром, отслужив перед мощами молебен, понесли их к Москве; Никон проводил их из Воздвиженского и согласно царскому повелению вечером того же дня был в Москве.

8 июля мощи принесены в село Ростокино и поставлены в шатре близ церкви за невозможностью пронесть сквозь узкие церковные двери. 9 июля состоялась торжественная встреча мощей святителя Филиппа в самой Москве. Царь Алексей Михайлович выезжал встречать их в дорогом наряде со всем своим синклитом. Во главе многочисленного духовенства и архиереев встречал их митрополит Никон с крестным ходом. Встреча была за земляным городом, за сретенскими воротами у Напрудного. Здесь рака с мощами была принята царем с боярами и несена на головах через город к Лобному месту. Шествие с мощами от заставы длилось долго и в живых красках описано государем: народу собралось так много, что, по выражению государя, негде было упасть яблоку; процессию у Лобного места смотрели бывшие тогда в Москве литовские и польские посланники. Чудесных знамений при этом было несколько: при встрече у заставы святитель Филипп дал исцеление бесноватой и немой женщине, она сразу же начала говорить и выздоровела; у Лобного места исцелена девица; а как мощи поставили на Лобном месте для молебна, все прослезились от умиления: пастырь, изгнанный напрасно, опять возвращается на свой престол. На площади у Грановитой палаты исцелен слепой; и как в древнее время кричали Христу вслед: Сыне Давидов, помилуй! так и теперь кричали вслед мощам Филиппа; больных, лежавших на пути и кричавших вслед мощам, было бесчисленное множество; от сильного плача и вопля в воздухе стоял безмерный стон.

Мощи наконец были внесены в соборную церковь и поставлены на святительском амвоне, с которого святитель Филипп при жизни раздавал свое благословение и поучал паству и государя. Сразу же по принесении мощей отправлена в соборе Божественная литургия. Мощи стояли среди храма десять дней для молящихся; все эти дни с утра до вечера раздавался колокольный звон, как на Святой неделе; радость была всеобщая. Перед мощами постоянно служили молебны и изливались новые чудеса; не было того дня, чтобы кто-нибудь не получил исцеления: самое меньшее, когда в сутки исцелялось двое или трое, но было по пяти, шести и до семи чудесных исцелений.

17 июля в Успенском соборе происходило особое праздненство перед мощами святителя Филиппа. Накануне этого дня торжественно отслужены вечерня и всенощное бдение, а в самый праздник литургия; на все богослужния выходил государь в дорогом наряде; в этот день праздновали перенесение мощей святителя Филиппа, и после литургии мощи Святителя из раки, в которой они привезены из Соловков, были переложены в новую серебряную раку и поставлены на правой стороне собора у придела великомученика Димитрия Солунского, где они стоят и ныне. Празднество в этот день заключилось обильным угощением у государя; за столом были митрополиты — новгородский Никон, казанский Корнилий, крутицкий Серапион, сербский Михаил, архиепископы, архимандриты, игумены, протопопы и высшие светские чины.

Велика была радость царя Алексея Михайловича по поводу состоявшегося перенесения мощей святителя Филиппа. Эту радость он выразил прежде всего в новых милостях к своему “собинному другу” митрополиту Никону. Кроме обычных ежедневных посылок с почетным столом от всех членов царской семьи, 17 июля, на праздник перенесения мощей святителя Филиппа, государь прислал митрополиту особые богатые дары, состоявшие из серебряных кубков, соболей, атласа и камки. Желая оказать ему особенный знак внимания, государь приступил к избранию его в Патриархи. По царскому повелению составлен был подробный чин избрания и поставления его на патриаршество. 22 июля после молебна пред мощами первосвятителей Московских происходило избрание нового Патриарха; Никон долго и упорно отказывался от патриаршества, против воли был приведен в Успенский собор и здесь только по усиленной просьбе государя, духовенства и бояр, после клятвы, данной ими пред мощами святителя Филиппа во всем повиноваться правилам церковным, точно соблюдать постановления прежних благочестивых царей в пользу Церкви и слушаться воли Патриарха, Никон изъявил согласие принять патриарший сан. 25 июля торжественно совершено самое посвящение его на патриаршество. 28 июля, на праздник в честь Смоленской иконы Богоматери, в Новодевичьем монастыре за царским столом объявлено было государем жалованье и спутнику митрополита Никона в Соловецкий монастырь, князю Ивану Никитичу Хованскому; ему высказана царская благодарность за понесенные труды и поднесены дорогие подарки. Не обойдены наградами и другие светские лица, участвовавшие с ним в поездке в Соловки.

Вслед за перенесением мощей святителя Филиппа видимо было и удовлетворение тех задач, которые преследовались правительством в этом деле. Память святителя Филиппа с этих пор стала чествоваться более торжественно. День страдальческой кончины Святителя 23 декабря с этих пор празднуется в Москве соборным служением Патриарха. Летом 17 июля отправлялся новый праздник в честь перенесения мощей святителя Филиппа. Но так как торжество первого праздника ослаблялось службою наступавшего сочельника перед Рождеством, то иногда оно переносилось на Рождественские праздники и на первые числа января, даже на февраль месяц. Праздник в честь перенесения мощей святителя Филиппа по разным обстоятельствам тоже переносился на другие числа июля, даже на август месяц. Только в 1669 г. 3 января издано было царское распоряжение о перенесении праздников в честь святителя Филиппа с 23 декабря на 9 января и с 17 июля на 3 число этого месяца, о чем тогда же объявлено на печатном дворе при исправлении следованной Псалтири. Во имя святителя Филиппа патриарх Никон в 1653 г. приступает к постройке Иверского Валдайского монастыря и в нем строит особую церковь в честь Святителя — своего патрона; другую в память его церковь строит на патриаршем московском дворе вверху на сенях. Имя святителя Филиппа теперь открыто выставляется наряду с именами других святых митрополитов Петра, Алексия и Ионы в царских и патриарших указах, касавшихся церковных дел в России.

Что касается практического выполнения другой задачи, с которою предпринято было перенесение мощей святителя Филиппа, то есть установления добрых отношений между властью церковной и светской и достижения той государственной правды на началах христианской веры и церковных установлений, за которую ратовал митрополит Филипп, то царь Алексей Михайлович и прежде в послании к мощам этого Святителя открыто свидетельствовал об устранении всякой вражды к церковной власти в своем государстве, и при избрании патриарха Никона поклялся в повиновении его архипастырскому слову и правилам церковным и вскоре по вступлении его на патриаршество считал нужным особо напоминать воеводам о соблюдении правды в делах по управлению и полном согласовании последнего с законом христианским.

В этом отношении особенную цену имеет послание государя к казанскому воеводе князю Никите Ивановичу Одоевскому, главному деятелю при издании “Соборного уложения” и устройстве монастырского приказа. Извещая Одоевского о своей радости по поводу состоявшегося перенесения мощей святителя Филиппа, этого “новаго Петра, втораго Павла проповедника, втораго Златоуста, великаго пресветлаго солнца” в русском государстве, государь затем прямо ведет речь об интригах боярских, направленных некогда против святителя Филиппа, осуждает эти интриги и в лице Одоевского призывает всех бояр-правителей к соблюдению Евангельской правды и стоянию за правду. Государь пишет: “Где гонимый и где ложный совет? где обавники, соблазнители и мздою ослепленные очи? Не все ли погибли злою смертию и исчезли навеки? Не все ли в здешнем мире приняли месть от прадеда моего царя Ивана Васильевича, а на том свете вечную муку, если не раскаялись? О блаженныя заповеди Христовы! О блаженна истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен тот, кто исполнил заповеди Христовы и пострадал от своих за истину! Нет ничего лучше, как веселиться и радоваться в истине и правде, за нее страдать и людей Божиих рассуждать по правде. А мы ежедневно у Создателя Бога и святых Его просим, чтоб Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам боярам с нами единодушно люди Его Световы судить по правде всем равно; и о всех христианских душах поболение мы имеем, чтобы крепким в вере быть, и в правде и истине как столпам стоять твердо, и за нее страдать до смерти во веки и на веки”.

Шестилетнее управление патриарха Никона русскою Церковью на глазах всех служило явным подтверждением и продолжением дружественного союза, издавна заключенного между царем и Патриархом, и сопровождалось полным единодушным соглашением их по всем выдававшимся в то время государственным и церковным вопросам. Когда же интриги боярской партии успели охладить дружбу государя к Патриарху и вызвали удаление Никона с патриаршего престола, то патриарх Никон, живя в Воскресенском монастыре, получил новое откровение и наставление для своей последующей деятельности. Ему вновь во сне явился святитель Филипп и не один уже, но с целым сонмом Московских прославленных первосвятителей. Никон видел, как все они встали из своих гробниц и в предшествии светлого юноши, с царским венцом в руках вышедшего к ним навстречу из северных алтарных дверей Успенского собора со множеством других светлых мужей, как бы после выхода с Евангелием направились в алтарь. Здесь царский венец был поставлен на престол перед Евангелием. Первое место в сонме иерархов занял святитель Петр, и он, простерши руку свою через царский венец к Евангелию, от лица всех присутствующих обратился к стоявшему по правую сторону престола патриарху Никону с наставлением и завещанием — идти с обличением к государю за попранные им права святительского сана своим вмешательством в дела церковные и за оскорбление, нанесенное им Церкви и церковным учреждениям стеснением их имущественных прав; Никону дается повеление даже пострадать до крови в возложенном на него деле; если же царь не послушает его слова, тем навлечет на себя гнев Божий; при этом все обратились к западу от алтаря и указали на огненный пламень, охвативший царские чертоги. Когда окончилось видение, патриарх Никон сряду же записал его на бумагу, донес о нем государю и открыто выступил на новую защиту прав Церкви и церковной власти в государстве.

pravmir.ru