Жить с Богом – это же не просто поставить свечку, оказывается. Царство Небесное – это мои отношения как с Богом, так и с людьми.
Священник Андрей Самсонов, настоятель строящегося храма во имя Всех святых, в земле Нижегородской просиявших, благочинный Воротынского округа Лысковской епархии, рассуждает о существовании Святой Руси, не фантом ли это, не благочестивая ли сказка. А если не сказка – то кто это существование поддерживает и для чего.
Было трудно, были гонения, но мы были счастливы
Во время одной из наших встреч с отцом Андреем мы не могли не поднять тему постоянного недовольства, а то и ропота, вызванного изменившимся уровнем «комфорта», к которому многие из нас привыкли. Кто-то считает чуть ли не признаком последних времен иную массу бутербродов с красной или черной икрой, испытывает тревогу от невозможности вновь посетить любимый курорт, впадает в отчаяние от отсутствия привычной и прочной связи с миром вожделенного и, как оказалось, весьма призрачного западного «колбасного счастья» и впадает в панику, заслышав слово «санкции». Стоит ли впадать христианину в панику, вопрос риторический. Вопрос в том – как в нее не впадать. Отец Андрей грустно улыбается:
Жалобы – это наше явно выраженное внутреннее недовольство, то есть констатация своего плачевного духовного состояния
– Жалобы, мне кажется, – это наше явно выраженное внутреннее недовольство, то есть констатация своего плачевного духовного состояния. Недовольство – это болезнь нашего времени. Думаю, тут вопрос в смирении. Точнее, в его отсутствии. А что такое вообще смирение? Это непрекращающееся благодушие. Мы в любых условиях можем и должны быть благодушны – всем довольны, всё нас радует. А вот недовольство, ропот, обиженно поджатые губы – штука опасная. Положим, вы заканчиваете эту жизнь, попадаете в рай. А там, ишь ты: и ангелы не так летают, и деревья не так посажены, и цветы не те на клумбах. Нам и скажут: «Если вам так не нравится – идите в другое место». Внутри у нас должно быть непрекращающееся благодушие. Помню рассказ одного старенького батюшки, он в советское время служил, и что такое гонения, знает не понаслышке. Так он говорил: «Ну что это такое, в самом деле: намазываем икру на хлебушек, говорим: “Ой, в какое тяжелое время мы сейчас живем! Работать невозможно, всё валится”. Я себя ловлю на мысли: когда мы с братом учились в школе, нам мама давала на коржик и стакан чая. Но только одному из нас. Потому что мы вдвоем ходили, но второму уже не хватало – денег в семье не было вообще. А второму она давала на второй день. И получалось, что тот, кто сегодня день пропускал, то в столовой, где были свободные хлеб и соль, брал хлеб и с солью ел. И, – говорит, – понимаете, мы были счастливы. Потому что если ты коржик съел, то тебе приятно, а если хлеб, то радуешься, что завтра будет коржик. И, конечно, мы делились с братом. Нет ничего вкуснее того хлеба, которым с тобой брат поделился или ты с братом. Так что поверьте: кризис не вокруг нас – кризис у нас в голове».
Спрашиваю, сталкивался ли сам отец Андрей с гонениями в советское время. Многие же считают то время чуть ли не райским: «мелкие недочеты, может, и были» (разрушенные храмы и убитые христиане, концлагеря и ссылки относятся, видимо, к такой «мелочи»), а так всё было просто замечательно: задорная юность, «уверенность в завтрашнем дне». Говорит, сталкивался, но уже «по касательной», когда гонения уменьшились. Но много разговаривал с теми, кто пострадал всерьез, – сами или их родственники. «Откуда тогда название храма, который мы строим: Всех святых, в земле Нижегородской просиявших, – то есть в том числе и новомучеников и исповедников? Если всё было хорошо, то откуда столько пострадавших за веру на каждом клочке русской земли? Были гонения, и давайте не будем об этом забывать».
Другое дело, что гонения укрепили нашу Церковь, наш народ. Вспоминает священник такой случай:
– В конце 1970-х в селе Разнежье на той стороне Волги детишкам, закончившим детский сад, дарили «наборы первоклассника»: портфель, пенал, книжку. Большое село, там есть храм, он всегда был действующим. И вот, детям раздают подарки, будущим первоклассникам. И там какой-то секретарь райкома партии приехал на это мероприятие. Вручает, значит, каждому первокласснику подарок – дети подходят по очереди. И они все отвечают, каждый из них: «Бог спасёт, Бог спасёт» (это у нас в том селе вместо «спасибо»). Секретарь райкома не знает, что и сказать – только улыбается как-то неуверенно. Вот тебе и безбожное время: бабушки свое дело делали. Водили внуков в церковь, рассказывали им о Христе. И до сих пор так делают. Мы так и говорим на проповеди: «Вы должны у нас быть апостолами». Куда бы мы делись без наших бабушек! Ведь они и правда часто несут именно апостольское служение. Слава Богу, сейчас веру не гонят. Навязывать не надо, а рассказывать – да. Когда не навязываешь, какой-то интерес начинает проявляться к этому – а кто лучше всех умеет у нас не читать нотации, а по-доброму и просто рассказать о Боге? – Конечно, бабушки.
Во время хрущевских гонений, когда снова стали закрывать и рушить храмы, преследовать священников при любой возможности и при малейшей провинности перед властью отнимать у них регистрацию, лишая тем самым возможности служения, был у нас такой случай. Служил тогда в Нижегородской области, тогда Горьковской, батюшка Иоанн. И его однажды попросили в какой-то деревне тайно покрестить детей. Набралась полная изба. И представляете: кто-то сдал, «настучал» властям. Видимо, без своего Иуды не обходится в таких случаях. И вот, когда Таинство Крещения закончилось, началось Миропомазание, хлопает дверь и заходят участковый, глава администрации: «Отец Иоанн, крестишь?» ‒ Он отвечает: «Нет» – «Как нет? А что ты делаешь?» – «Миропомазываю». И у них в голове начинается: «Запрещено крещение, а он тут миропомазывает – про это ничего мы не знаем». И так как они не поняли, в чем суть, то его только отстранили от службы на две недели. Это просто был, конечно, подарок. Такие вот «мелочи поповской жизни».
Было и такое. Бабушка на свой страх и риск покрестила своего внука. А ее сын, папа этого мальчика, был каким-то партийным работником. Он примчался на черной «Волге» с батюшкой разбираться: «Как вы могли, что вы сделали! Раскрестите мне его!» ‒ А батюшка был с пониманием, спрашивает: «Вы ведь человек неверующий?» – «Ну конечно, я атеист!» – «Тогда с вашей точки зрения вообще ничего не произошло, его просто искупали в воде. Это же не запрещено?». Тот и не знает, что ответить, – хлопнул дверью, уехал.
Достань меня, Боже, из канализации
Человеку присуще чувство святости, хочет он этого или нет. Другое дело, как именно он к святости, святыне относится – с любовью и уважением, то есть со страхом Божиим, или же с инфернальным страхом и ненавистью. Не дай нам Бог испытать второе: именно так, мне кажется, человек утрачивает свой образ Божий и отдает себя во власть тьмы. И плоды не замедлят сказаться – что для самого человека, что для всего народа. Думаю, мы сейчас их и пожинаем.
– Всё так, – говорю, – отец Андрей. Наше духовное состояние сейчас не из лучших. Интересно, а можно ли это наше незавидное состояние рассматривать как крест и соответственно к нему относиться?
Человеку присуще чувство святости, хочет он этого или нет
Батюшка предлагает порассуждать:
– Я иногда прихожанам говорю: «Вы поступили в силу своих духовных сил, правильно? Ведь у вас же нет задачи поступить плохо? Вы всегда хотите поступить хорошо, но не получается. А почему не получается? А потому что духовных сил не хватило. Другими словами, вы поступили настолько хорошо, насколько хватило ваших духовных сил. Но это «хорошо» выглядит плохо в ваших духовных оценках. Мы всегда себя немного переоцениваем. Мы всегда считаем, что могли бы сделать лучше. Но не сделали. А почему? А потому что таким было наше духовное состояние. Помните, как апостол Петр: уж если все Тебя бросят, я-то уж точно не брошу. Но – бросил. Обстоятельства были сильнее его, выше его духовных сил. Он не смог устоять. И Господь видел, что он не сможет устоять. Так что мы обязательно должны к себе относиться критично, не переоценивать себя. Но самоедство, уныние, отчаяние в себе – нет, так нельзя. Надо сменить программу на положительную – я должен быть лучше, я буду стараться делать лучше. На исповеди у одного знакомого священника, а он очень духовный, опытный, его старцем считают, человек говорит, что грех, в котором он кается, все время повторяется. А батюшка говорит: «Отец! Ты что, думаешь, наша духовная жизнь – движение от победы к победе? Я тебя умоляю! От падения к восстанию, опять к падению – и опять к восстанию. Но чтобы вставать всегда к Господу».
Об этом и митрополит Антоний Сурожский писал. Если все в белых одеждах, а я весь грязный, то я все равно оправдаюсь: «Господи, я ведь к Тебе шел». Бог нужен тому человеку, который без Него падает. Если у человека «всё нормально», то ему и Бог-то не нужен. Поэтому обязательно Господь будет попускать падения, показывая нашу слабость. И мы будем падать и понимать: «Господи, без Тебя никак». И вставать, разумеется. Но повторю: самоедство, самоиздевательство, измывательства над собой ничего общего с покаянием и смирением, на мой взгляд, не имеют. Библия – толстая книга, а все об одном: как человек отпадал от Бога – и Бог его возвращал к Себе.
– Получается, – не сдержался я, – одна из главных просьб человека к Богу: достань меня, Боже, из канализации.
Отец Андрей рассмеялся:
– Конечно. Очень точное сравнение. Причем, знаете, когда открыли окно в Европу и вообще на Запад, нам всем казалось, что мы сейчас прикоснемся к чистому свежему источнику. Ошиблись. Оказалось – канализация. Такого нахлебались – стыдно говорить. И беда в том, что закрыть-то этот источник не сразу получается. А проблема нашей жизни в том, что мы здорово отравились тем, что полилось в наши души и головы.
Жизнь с Богом – это тебе не свечку поставить
– Но в этом случае, – говорю, – отец Андрей, имеем ли мы хоть какое-то моральное право не считать Святую Русь просто мифом, благочестивой, но – сказкой? Как священнику, вам постоянно приходится быть свидетелем исповеди человека Христу…
Отец Андрей обрадовался даже:
– Именно это и дает мне возможность говорить, что Святая Русь существует, что это не фантом. Стремление к святости, добрая тоска по ней живет в людях, будьте уверены.
– Значит, священник может учиться на исповеди, будучи ее свидетелем? Является ли исповедь для священника еще и возможностью учиться?
Присутствуя на покаянном разговоре человека с Богом, ты убеждаешься вновь и вновь: Святая Русь с ее неизбывной тоской по Богу никуда не пропала
Ответ был серьезным, задумчивым:
– Знаете, ваш вопрос говорит о том, что вы очень хорошо разобрались в теме. Потому что иногда бывают именно такие исповеди, которые самого священника учат. Иногда человек исповедуется так, что ты понимаешь: он чище, глубже, духовнее меня. И, присутствуя на таком покаянном разговоре человека с Богом, ты убеждаешься вновь и вновь: никуда она не пропала, Святая Русь, с ее неизбывной тоской по Богу. Когда-то на нашу землю Сеятель бросил семя. Для того чтобы оно росло, мы должны создать благоприятные условия. А иногда бывает, что по нашим грехам, отступничеству, предательству условия становятся самыми неблагоприятными, как вот было в эти 70 лет богоборческой власти. Но семя-то никуда не делось – оно растет. Как оно было еще посеяно святым Владимиром, князем Киевским, так и растет. Разумеется, не без сложностей: взгляните на историю России – каких только бед не было, какие только сорняки не пытались его задавить, какой только жар не пытался палить. А сейчас такое особое время, когда у нас еще пелена жить без Бога инерционно как-то продолжает действовать. Но часть уже пробуждается, понимаете? И эта часть настойчиво твердит: нельзя жить без Бога. Как ни велик был Советский Союз – попытались построить рай на земле, но без Бога, – и где мы оказались? Никак не получается без Бога: одним желудком да карманом жив не будешь. Осознание этого, часто неохотное, а то и боязливое, передается из поколения в поколение. Жить с Богом – это же не просто поставить свечку, оказывается. А так иногда этого хочется, да? Царство Небесное – это мои отношения как с Богом, так и с людьми. Нельзя сказать: «Я не люблю своего соседа, но зато я люблю Бога». И доброта, отзывчивость – это же знак присутствия благодати Божией. Иногда даже знаменитая широта русской души помогает понять это. Я вам расскажу такой случай. Русская девушка вышла замуж за обеспеченного немца. Видать, это был первый год их совместной жизни. И вдруг ей в январе захотелось клубники. А немец этот не мог взять в толк, почему она хочет эту несчастную клубнику именно в январе, если в феврале она будет в три раза дешевле – ну вот как это объяснить нормальному человеку? Для русской души какие вопросы – достать клубнику? Захотела – получи-распишись, тем более средства позволяют. А он не мог понять, почему. Вот и в «Братьях Карамазовых» читаем: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил» – некоторые слишком уж сужены, да? Впрочем, везде нужна золотая середина, я думаю.
Спокойная святость в «рабочем порядке»
Рассказал батюшка и о молитвенниках, которых или о которых знает. Такие тихие, незаметные, но освещающие (и освящающие) нашу жизнь люди, которых нынешнее крикливо-истеричное общество, стремящееся к «успеху и комфорту» в лучшем случае, снисходительно не замечает.
– Знаете, еще сохраняются настоящие молитвенники, как из прошлого. Есть, я знаю, такие люди, которые имеют подвиг перед Господом. Перед Тем, Кого ты не видишь, но ощущаешь в своей душе. Они часов в 9‒10 ложатся спать, в 12 просыпаются, читают Полунощницу и после этого опять ложатся спать. Есть люди, я их знаю, которые ночью встают на молитву, потому что ночная молитва – самая благодатная. Причем я не говорю о монашествующих. Я говорю о тех, которых я знаю в миру. А уж сколько людей, которые соблюдают среду и пятницу, стараются поститься, и для них это естественно. Поэтому у меня никаких нет сомнений в том, что мы не совсем еще погрязли в упомянутой духовной канализации. И даже если я разговариваю с нецерковными людьми, у них есть внутри понимание святости, они всегда относятся с уважением. Мы строим церковь, и человек видит, что он может и должен помочь – откуда это видение, если не от тоски по святому? И он говорит: «Я сделаю такую-то работу по храму. Батюшка, заплати мне только за топливо. А за работу техники я с тебя не возьму». Потому что он понимает, чувствует, что нужно помочь, и это его понимание проявляется в жизни, в поступках – как, спрашивается, мы можем смотреть на такого человека свысока? Мол, мы такие все из себя воцерковленные, а этот пару раз в год в храм зайдет свечку поставит. Нет – тут столько поводов и возможностей для покаянного и благодарного устроения, что только диву даешься и радуешься неисповедимым путям Господним. Такие поступки – как огоньки путеводные, светильники на пути, они гораздо сильнее многих умных и благостных слов. Можно говорить сколько угодно, исписать миллион тетрадей по поводу духовности Святой Руси, но они не стоят ничего без таких людей, их поступков. Зажечь в своей душе такой путеводный огонек – что это, как не подлинное чудо Божие?
Кстати, к чудесам мой собеседник относится спокойно. И призывает к этому же своих прихожан. Почему?
Самое большое чудо, которое вообще может быть, – это изменение души человека. Вот такого чуда я всем нам желаю
– Потому что чудеса – это не самоцель. Они поддерживают нашу веру: Господь рядом, Он с нами. Мне кажется, нужно не только спокойно относиться к чудесам, но даже настороженно. Поэтому ни в коем случае не нужно злоупотреблять: искать во что бы то ни стало чего-то необычного – так можно «начудить», что мало не покажется. Да и вообще, по моему твердому убеждению и опыту как священника, самое большое чудо, которое вообще может быть, – это когда начинает изменяться душа человека. Вот такого чуда я всем нам желаю – такого, от которого мы хотим идти к Христу.
Петр Давыдов
