Когда вы вступаете в глубокое сердечное общение с подростком, вся его словесная грязь, демонизм, одержимость уходят. Потому что слово – это действие. Оно имеет свойство очищать и просвещать.
Церковь и культура. Еще несколько веков назад это были понятия неразделимые. Культура органично вырастала из Церкви и, по сути, вся культура была так или иначе церковной, если говорить о нашей стране. Но около двух веков назад начался процесс секуляризации культуры. В XX веке светская культура радикально отделилась от церковной. Сегодня современный человек, приходя в Церковь, сталкивается c совершенной другой культурой. Он слышит какое-то непривычное пение, видит священнослужителей в очень странной для него одежде, видит изображения не менее странные. И некоторые даже говорят, что это бывает причиной неуспеха человека в Церкви. Он даже может, ничего не поняв, из храма уйти. Стоит ли Церкви что-то с этим делать, как-то приближаться к современному человеку, переводить древнюю архаичную церковную культуру на современный язык, меняться под современного человека? Об этом в рамках проекта «Говорим» Духовно-просветительского центра Сретенского монастыря рассуждает известный проповедник, миссионер, писатель протоиерей Артемий Владимиров.
Представьте китайца, который вырос где-нибудь в Шанхае или в Ухани, где по существу и не найдешь православного храма. И вдруг он приезжает по студенческой путевке в Россию, входит в храм Святых новомучеников Русской Церкви и, раскрыв свои прекрасные китайские очи, смотрит вокруг себя и впитывает дотоле ему незнакомое. Если, конечно, не принимать во внимание интернет – он знакомит всех со всем. Этот турист впитывает формы, линии, звуки. Но здесь хочется вспомнить изречение отца Павла Флоренского. Он называл храмовое священнодействие синтезом всех искусств. И Церковь действительно за два тысячелетия своего бытия впитывала органично все лучшие формы культуры в широком смысле слова, разработанные тем или иным этносом. Может быть, и не худо вспомнить тех эмиссаров святого князя Владимира. Попав в Софийский собор в период расцвета Восточной части Империи, они были настолько поражены, вдохновлены, изумлены, восторжены этим самым синтезом, единением формы и содержания. Именно эстетическая часть того, что им открылось, стала для них конечным доказательством того, что они не ошиблись в своем выборе.
Наши тинейджеры в постсоветский период были на социальном лифте спущены ниже всякой культуры, о чем хорошо свидетельствует их внешний вид. Представители этой постиндустриальной цивилизации – люди, которые не просто бросили вызов. Они никогда не знали правил хорошего тона, не читали книгу Сергея Михалкова – моего троюродного дедушки – «Что такое хорошо и что такое плохо». Люди, не умеющие говорить на родном языке, но умеющие как-то изъясняться на птичьем «индейском» языке метода и тыка. Люди, не знающие, что такое спокойное движение мысли, потому что континуум мысли у современника подроблен на какие-то маленькие лептоны, единицы информации. Это прилипшие к мозгу лептоны. «Давай» – это значит «до свидания, до следующей встречи». «Кранты» – «дела идут как никогда плохо, у меня нет надежды поправить свое материальное состояние».
Конечно, этот еще не успевший произойти от обезьяны человек, я говорю образно, входя в Божий храм, может, и испытывает первые две-три минуты какой-то шок. Когда выходит на амвон диакон в блистающих ризах или темно-фиолетовых одеждах, поднимает орарь. И наш житель джунглей мегаполиса вдруг слышит из его уст: «Паки и паки миром Господу помолимся». Вот в первые секунды у этого случайно слушателя какой-то шок, а потом наступает преображение. Потому что Божия благодать пронизывает собой в Церкви всё: и видимое, и невидимое. Церковь являет нам эту запечатленную Святым Духом красоту. Самое главное, на мой взгляд, здесь не покрой наших священных облачений, не изящество лексических конструкций церковно-славянского языка. Самое главное при соприкосновении современника с миром Церкви – это благодатное устроение наших сердец, птенцов церкви, тех, кто уже способен греться под лучами вечного солнца любви Христа Спасителя.
Попробую ответить на вопрос – менять или не менять, приспосабливаться или нет. Мне кажется очень важным, если мы действительно наши сердца нелицемерно отдадим Господу и позволим Ему властвовать над нами. Если каждый священнослужитель, церковнослужитель, каждое чадо Церкви сознательно примет для себя это целеполагание – отдать себя со всем смирением и всем сознанием своего недостоинства под управление Господа, его Божественной благодати. «Господи, Ты властвуй надо мной. Да будет святая воля Твоя». Помните, как у Оптинских старцев: «Научи меня кротко и мирно со всеми домашними вести себя, никого не огорчая». Тогда всё встанет на свои места для внешних, для интересантов, для любопытствующих. Потому что сердце сердцу подает весть и всё внешнее, изнутри просвеченное, пронизанное, облагоуханное внутренним, становится проводником для глаз, для ушей, для ума. Проводником к области Божественного.
Но проблема нашего времени действительно такая имеется. Когда внешнее как будто безупречно и подогнано под каноны, под традицию. Притом, что живая человеческая душа, пришедшая здесь что-то познать и воспринять в общении, не получает этого извещения. Она не видит во мне как в священнослужителе знак качества. То есть я встречаю ее с темным умом и холодным сердцем. Тогда, действительно, поварившись в этом соку, человек может воспринять это как лавку древности или какой-то музейный интерьер, ему открывающийся. При этом он может с горечью сказать, как некогда это сделал иеромонах Серафим Роуз, обратившись к православию. У него была очень большая внутренняя требовательность к себе и другим. И это же повторял впоследствии хранитель Монреальской Иверской иконы Хосе Муньос: «Где нет любви, там нет Церкви». Где нет божественной любви, не плотской земной, а той, которая снисходит свыше, там сокрыта тайна Церкви.
Очень часто мы, священнослужители и церковнослужители, сами не дотягиваем до той высокой планки, которую устанавливает Мать-Церковь. Скажем, если это относится к богослужению. Всякий церковный священнослужитель должен быть в некотором страхе, что он умалит нечто от того высокого канона, которым он должен овладеть. В этом смысле мы действительно должны быть к себе архитребовательны. Это относится и к проповеди, и к службе, и к моментальному общению.
Церковь – это прекрасно. Это апокалиптическая Невеста Агнца. Она всегда юна и безупречна. И войти в Церковь – это обрести подлинное счастье. Значит, как золотая рыбка, в эти хрустальные воды войти и остаться здесь навсегда. С другой стороны, для того, чтобы Церковь являла свое освящающее воздействие, все-таки важно, помимо непосредственно льющейся с неба Божественной благодати, нам, чадам Церкви, закваситься Духом Святым. Мы не должны быть с диссонансом и чужеродным телом, что, к сожалению, бывает страшным ударом для новичка, если он попадает в окружение христиан, следующих букве, но не Духу. И если говорить о формах, которые нераздельны содержанию, мы – чада церковные и священнослужители – должны проходить очень высокую школу, чтобы усваивать наследие Церкви, ее сокровища органично, быть примерно такими, каким был священномученик Иларион Троицкий в начале XX столетия. На него даже смотреть приятно. Не говоря о том, что замечательные птенцы Церкви начала ХХ века, будущие священномученики, творчески владели наследием, находились на высоте как культуры, образования, так и молитвенного строения души.
Говорить на языке любви
Единственная моя проблема в общении с молодежью – то, что я стар, хотелось бы быть помоложе. Когда приходят молодые люди к батюшке, у них отпадает желание говорить о TikTok и прочем. Но поддержать тему батюшка, конечно, всегда будет рад. Потому что лучший психологический и педагогический метод – это отсутствие всякого нажима, всякой навязчивости. Надо уметь в хорошем смысле – я говорю как учитель русского языка и литературы – подыграть вопрошающему, чтобы он не чувствовал себя каким-то изгоем и не чувствовал себя чужаком. Но по пасторской практике скажу, что душа всегда хочет поделиться болью. Эта боль бывает написана на лице. И все мы сопряжены друг с другом, все мы один Адам, все мы люди. Не нужно быть прозорливцем, чтобы понимать, от чего болит душа какой-то современной дивчины. Неважно, в каком виде и образе она пришла, но можно сразу взглянуть на человека, сканировать эту скорбь и заговорить с ней на ее языке.
Конечно, все люди неповторимы, уникальны. Недавно на всенощной одна дама среднепожилого возраста мне написала: «Батюшка, я встретила по пути в храм Вашего тезку, разговорилась. Его зовут Артем, он мне сразу признался, что он наркоман, и я сказала ему, что у нас есть свой Артем, он из бывших, приходите к нему. Он вам поможет». Я внутренне приготовился на помазание. Она подводит этого юношу. Конечно, там, на помазании, времени нет особенно философствовать. Он помазание принял, я ему улыбнулся, сказал, что всё у него будет хорошо, подбодрил и вдохновил. Он с удовольствием съел хлебушек, пропитанный вином. Но по глазам и по поведению было видно, что он пока не в состоянии разговаривать, явно был не в себе. Как знать, может быть, благородная публика помолится, и этот Артем придет как-то на трезвую голову, может быть, удастся протянуть ему руку спасения. Поэтому храм, конечно, открыт всем и каждому. И Господь Бог, пришедший в этот мир и взошедший на Крест для каждого из нас, конечно, знает, как уврачевать, простить, обновить. Мы должны этому не мешать, а помогать человеку припасть к животворящему источнику Божественной благодати.
«Выхвати из Священного Писания две-три строчки и ходи с ними в течение дня»
Православие – это всегда была книжная культура. Религия логоса, религия слова, религия проповеди. Сегодня эта связь с книгой теряется. Мы перестаем читать, нас развращают соцсети, мы читаем какие-то короткие посты и сознание атомизируется. Мы становимся неспособны читать большие книги. Время настолько сжато, стремительно для тех, кто живет в городе, что раскрыть большой том «Добротолюбия» немного страшновато. Раскрыть легко, но завершить труднее. На помощь нам приходят другие форматы: телеграммки, можно прочитать Афонский календарь. Мне хватает три-четыре строчки из Паисия Святогорца или старца Ефрема Аризонского. Сегодня клиповое сознание может сразу впитывать эту каплю Божественной благодати. Святитель Феофан Затворник еще в середине XIX века говорил: «Выхвати из Священного Писания две-три строчки, один стих псалма и ходи с ними в течение дня». Речь идет, конечно, не об объеме прочитанного, можно удивляться тому, сколько читали наши бабушки. Но речь идет о том, что христианин должен иметь глубокое восприимчивое сердце и должен, как Пречистая Дева Мария, складывать в этом сердце глаголы вечной жизни. Матерь Божия, конечно, всегда читала Книгу закона. Но мы видим, что Она отличалась неподражаемой способностью. Услышав свидетельство о Своем Божественном Сыне из уст пастырей, волхвов и Самого Слововоплощенного, Она ничего не забывала, ничего не пропускала мимо Своего сознания, но складывала в ларец своей души и взращивала это слово. И для нас это очень утешительный пример.
Существуют разные формы общения, и мне как раз нравится совмещение одного, второго и третьего в одно. Например, когда звучит слово, может быть художественное слово, музыка, соответствующая теме этого слова, изобразительный ряд.
Жанры общения могут быть различными. Но так как мы сегодня говорим об этом трансформере человека XXI столетия, давайте его будет подкармливать понемногу, по чуть-чуть. Где-то стихотворение прочтем, где-то он услышит гармонизацию произведения. Перекормить страшно, оставить ни с чем – опасно. Думается, что наше клиповое сознание немного убогое, но, тем не менее, Господь нам подсказывает, с какого бока подойти, как его приручить.
Как же нажать режим «русский литературный язык»?
Для меня всегда культура была неразрывно связана с чистотой языка, но язык современной молодежи изобилует матерными словами.
Недавно мне звонят из одной православной школы, гимназии в центре Москвы, и говорят: «Батюшка, раз в год Вы нас посещаете. Мы просим Вас отложить все дела и срочно приехать. Два шестых класса Вас ждут. Мы Вам не гарантируем ни здоровье, ни жизнь. Будьте готовы к тому, что режущие и колющие предметы полетят в Вашу сторону. Но славно умереть за правое дело. Имейте в виду, что на Вас, как на перегное, вырастет другое поколение детей, которые будут добрее, светлее и умнее Вас. Приезжайте». Мог ли я отказаться? Тем паче что я офицер запаса, переводчик. Прощаюсь с матушкой, с прихожанами. Испытывал какое-то особо острое чувство. Прихожане выстроились полукругом и поют: «Постарайтесь вернуться назад». И вот приезжаю в гимназию, меня встречает педагог со словами morituri te salutant. Это так легионеры встречали императора Цезаря – умирающие приветствуют тебя, о император. И запускают меня в эту «клетку с тиграми».
Дети, конечно, с московским гонором. Конечно, брызжет энергия, которую так трудно направить в мирное русло. И я подумал, что если мне сейчас не удастся установить дисциплину, то последующие слова относительно того, что такое хорошо, а что такое плохо, никто не услышит. И я сказал им: «Друзья, вы сейчас в очень интересной поре жизни. Когда девочки имеют желание знакомиться с мальчиками, но не знают, как это сделать. Рассказать вам, как это было в моей жизни?» Они сразу согласились. Я рассказываю, как сидел на первой парте, я был такой книжный мальчик, и писал диктант, смотрел на учительницу. И вдруг у меня потемнело в глазах, какие-то появились белые мухи перед глазами и боль, объемлющая весь организм. Оказалось, что девочка на задней парте воткнула циркуль мне в позвоночник. Я обернулся, а она говорит: «Тем, давай дружить»... И мы стали беседовать с детьми. Они поняли, что стоит послушать батюшку. И вот что интересно, если вы знаете какие-то секреты общения и, в частности, языковые секреты, то вас ждут чудеса.
Мы выяснили, что современная молодежь имеет клиповое сознание. Это как ряд кнопочек: спортивный режим, режим «музыка». Как же нажать режим «русский литературный язык»? Я им задаю интересные вопросы, например, прошу перечислить пять условий, выполнив которые, вы имеете шанс дожить до ста лет. Но чтобы эти вопросы работали, нужно обязательно привезти с собой подарки, что я и сделал. Только говорю, что у нас не американская вольница, а русский порядок. Кто хочет, тот интеллигентно поднимает руку и ждет, когда его спросят. И вот один мальчик встает и начинает перечислять. Я его прошу не торопиться и говорю: чтобы вопрос и ответ состоялись, ты должен, прежде всего, обратиться ко мне. «Кто я?» – спрашиваю. «Ну, батюшка», – отвечает мальчик. Я говорю ему, что всё верно, только спрашиваю, при чем тут это «ну». Нужно же еще сказать, какой батюшка, расцветить свой ответ, чтобы состоялась тайна общения. «Уважаемый батюшка», – отвечает он. Я даю ему подарок за ответ. Прошу их найти другой синоним. И вдруг эти дети так разговорились, стали подбирать такие синонимы! Удивил больше всех меня самый страшный хулиган, который сказал в конце: «Блистательный батюшка». Я имею в виду, что когда вы вступаете в глубокое сердечное общение, то в сообщающихся сосудах уровень жидкости одинаковый, и потихоньку эта словесная грязь, этот демонизм, одержимость, насилие над душой уходят. Нам важно быть такими санитарами леса, очищать атмосферу. Слово – это действие. Оно имеет свойство очищать, просвещать, облегчать. В этом смысле загрязнен интернет, загрязнена среда, но в живом общении вы каждый раз, самоумаляясь перед Богом, просите Его вам содействовать. И происходит очищение. Если в вашей собственной семье ребенок что-то перенял от вас, то он понесет это дальше.